– Да твою ж мать!
Приземляться прямо на копчик вообще не приятно, даже в пуховике. А когда при этом рвётся пакет с продуктами, из него вылетает бутылка гранатового сока, ударяется об фонарный столб и разлетается кучей осколков и брызг — вообще хоть плачь. Собственно, именно это я и делаю. Реву, как пятилетняя. Вот всё так в моей жизни. Вот вообще всё.
— В два пакета ложить надо.
— Класть, — поправляю я машинально и задираю голову. Бородатый мужик. Такой мороз, а расстёгнутый… а на майке дурацкая собака-улыбака из мема. Чуть покачивается, пахнет перегаром. Хмыкает.
— Развелось тут шибко грамотных. Вставай давай, — даёт руку.
С высоты моего роста масштабы бедствия кажутся ещё внушительнее. На месте случайного прохожего я бы подумала, что здесь кого-то бутылкой по бошке долбанули, а труп потом утащили и сбросили в Неву. Предварительно расчленив, конечно — Питер это вам или где. А эти брызги йогурта — это явно вытекший мозг…
— У меня есть пакет, погодь. Щас соберём твоё.
Прежде, чем я успеваю выдавить «да я сама», он наклоняется и быстро собирает в пакет рассыпавшиеся цукини, хлеб и помидоры (надо же, не раздавались… из чего их делают вообще, из резины?).
— Йогурт я реквизирую, всё равно он тебе только зальёт всё. На тебе вместо него шоколадку вот.
— Я худе…
— Никуда не денется твоё худеньице. Тебе надо, для мозга. Съешь шоколадку и будь счастлива, поняла? Немедленно. Будь. Счастлива, — положил мне ладонь на плечо и лицо приблизил, дышит перегаром. Псих какой-то. Вдруг он маньяк-насильник? Надо бежать!
Сбрасываю руку, отбегаю метров на десять, оглядываюсь через плечо. Оглядываюсь ещё раз. Маньяка нет. Ушёл в тёмную подворотню? Вернуться, не вернуться? А вдруг он там поджидает с ножом?
Нащупываю в кармане ключи и просовываю их в промежутки между пальцами. Будем считать, что сегодня я Росомаха. Так, ну вот здесь я упала. Вот лужица гранатовой крови, вот тут я задницей приземлилась. И следы от больших ботинок. «Ёлочка» и волнистые «лучи» полукругом. Ставлю ногу рядом. Убираю. «Ёлочка» и волнистые «лучи» полукругом. Так, это же мой след. А где…
Ну зашибись, приехали. Я же вроде попой ударилась, а не головой. То есть я именно этим местом и думаю, конечно, но в первый раз слышу, чтобы от сотрясения попы кто-то глюки ловил. Но если он мне примерещился, то откуда чёрный пакет, я же из «Дикси» иду? А в пакете… марципановый батончик в «Вана Таллином», который я точно не покупала, потому что я не в Эстонии, а границы закрыты из-за грёбаной пандемии.
Живот предательски урчит. Нет, нельзя есть этот марципан, вдруг он меня отравить решил? Он, ха. Кто он, если вокруг — только мои следы, если не считать вон тех собачьих?
Нет, ну это, конечно, будет прекрасный в своей абсурдности итог моей дебильной жизни — отравиться несуществующей марципанкой… Боже, как я давно его не ела, как же это очешуительно вкусно.
На нос падает снежинка, и почему-то становится очень смешно. Высовываю язык и подставляю снегопаду. Языку всё ещё сладко от марцпанки, поэтому кажется, что я ем мороженое. Небесное мороженое с экстрактом фонарика, который смотрит сверху на всё это безобразие. Наверное, командует тучам: эй, там, подсыпьте ещё снегу, и это, потрясите мешки как следует, пусть снежинки не ровно летят, а по спирали, чтоб покрасивше, чтоб совсем Нарния. Нам нужно зачаровать этого чудика внизу, который наконец-то поднял глаза вверх и дал себе увидеть красоту.
— Серёжа, не балуйся, а ну прекратил! Быстро в машину!
— А чего тёте можно, а мне нет? — тянет капризный детский голос.
Оборачиваюсь. Сердитый мужчина раздражённо тянет за руку ребёнка лет шести, а тот высунул язык и ловит снежинки.
— Серёжа, нам к бабушке надо!
— Да ладно вам, — тяну я примиряюще. — Вы это… будьте счастливы, вот. С Новым годом. Старым.
Лицо мужчины искажается.
— У меня мать умирает, ты, дура, — как-то беспомощно выкрикивает он, рывком раскрывает заднюю дверь машины, зашвыривает туда бедного Серёжу, зашвыривает себя на водительское сидение и даёт по газам.
Ох, как же тупо вышло-то. И как же хочется хоть немножко поделиться с ним этим «мороженым с фонариком», чтобы ему стало хоть немного полегче. Всем, всем раздать «мороженого с фонариком», чтобы они снова почувствовали, что у жизни есть вкус.
Не хочется домой, хочется бродить по тёмным улицам, подставлять лицо снегу и любоваться городом. Продукты, конечно, на морозе превратятся в тыкву, ну да и ладно, закажу завтра пиццу, иногда можно.
А ведь я и забыла, как я люблю это всё. Вечерний вид с моста на Петропавловскую крепость, красивую подсветку домов на набережной и отражение этих домов в Неве. И как так получилось, что я за всё это время так и не дошла до главной ёлки на Дворцовой? Ну давай, ностальгический советский дизайн, удиви меня! «Граждане, будьте осторожны! В магазинах нашего города появились фальшивые ёлочные игрушки. С виду они — совсем как настоящие. Только радости от них — никакой». Ну, ёлка, покажи, на что ты способна, слабо сделать так, чтобы ёлочные игрушки были для меня не фальшивыми?
«Не слабо, — отвечает ёлка. — Смотри, человек, какие на мне красивые фонарики и флажки. Вот этот пряничный домик тебе купили на ярмарке, когда тебе было восемь. А помнишь, как дед учил тебя делать такие гирлянды? Вот так ножницами резко проводишь — и они завиваются, как кудряшки. А помнишь, человек, ты лежал в кровати, смотрел на ёлочные огоньки и думал, что это может никогда не повториться, больше не будет этого спокойствия, этого чувства безопасности и этой версии тебя? Так вот — зря думал. Вот ты. Вот огоньки. А Третья Мировая так и не началась, как бы ни пугали дяди в телевизоре. Смотри на огоньки, человек. Выдыхай. Огоньки — это хорошо. Ты — это хорошо».
Ой, ещё огоньки! Целые арки из огоньков, нужно срочно под ними пройти. Когда пройдёт эта смешная пьяная компания, которая пытается сделать это паровозиком.
— Со Старым Новом годом! — кричат они.
— И вас! Счастья вам! — кричу в ответ.
Ого, фонтан из лампочек, вот это они придумали! Как здорово, нужно срочно сфотографи…
— Деточка, дай пятьдесят рублей картошки купить, — просит плохо одетая старушка.
— Нет наличных, — виновато говорю я. — Давайте я вам продукты отдам? Тут хлеб, кабачки, помидоры и… и шоколадка. Марципанка.
«Калевская» марципанка, как ни в чём ни бывало, лежит в пакете. Я же её точно съела. Или…
— Ох, спасибо. Шоколадку не надо, я не ем, зубы…
— Отдадите кому-нибудь, берите.
— Соседку угощу…
— Обязательно. И будьте счастливы, ладно? И соседка тоже пусть будет.
— Я ей передам.
***
«Стою на остановке. Холодрыга, слякоть, всё бесит. Тут подходит какая-то тётка толстая, пропитая, и пальцем в плечо тыкает. Вынимаю наушник. А она мне: слышь, будь счастлив, пацан, обязательно. Понял? И стоит с довольной лыбой. Я пожал плечами и хотел что-то ответить, но тут маршрутка подошла. А в маршрутке окна запотевшие, красивые такие, прямо как в детстве. И у меня вдруг музыка в голове заиграла, верите, пришёл домой, взял синтезатор, к которому полгода не подходил, и записал её на одном дыхании. Никогда не думал, что так бывает. Вот, послушайте».
Под постом Димки, моего давнего приятеля, прикреплена музыка. Слушаю. И честно пишу: «По-моему, это на данный момент лучшее у тебя. Какое-то оно… прям твоё, прям про тебя. Ты и раньше писал вроде неплохо, но слушаешь — и ничего. Ну, джаз. Ну, фоном сойдёт. А это я уже третий раз переслушиваю, не надоело».
Мой комментарий одни за другим лайкают 15 человек. А я тем временем листаю ленту дальше. Катька, однокурсница. На плече сидит чёрный котёнок, лапой трогает за ухо. Катька ржёт. «Наступила в автобусе на ногу бабульке, думала, сейчас обматерит. А она такая: ничего, доченька, ничего. Главное, будь счастлива. Я ей «извините», она мне леденец. Вышла, иду, смотрю — вот это вот чудо сидит, пырится. Мокрое всё, на хвосте сосульки. Ну как его было не взять себе? Отмыла его, такой красавчик».
А вот ещё один знакомый: «Сейчас очень странную историю расскажу, вы не смейтесь. Две недели назад мне было трындец хреново. Я стоял на мосту, смотрел вниз и подумывал спрыгнуть. Да, дурак, знаю, но этот 2020 меня доконал просто. Девушка ушла, мама болеет, работы нет, ещё и паспорт потерял, восстанавливать теперь. Ну в общем стою такой, а навстречу пьяная компания. Орут: «Счастья в новом году!» Какой новый год, говорю, вы что, две недели бухали? А они кричат: «Старый Новый год!» Я как начал ржать, и что-то мне полегчало. Пошёл шляться по городу, купил глинтвейна, и прямо похорошело. А на следующий день мне позвонили из компании, где я месяц назад собеседование проходил, и позвали работать. А паспорт в ящике нашёлся, где я пять раз смотрел. Поэтому я вам всем тоже желаю счастья в новом году. Пусть тоже какое-нибудь чудо случится».
Убираю телефон — моё какао готово. Отпиваю на ходу, возвращаюсь к своему столику, откусываю восхитительную булочку со сливками. За окном, взявшись за руки, пробегает влюблённая парочка. За ними, опираясь на тросточку, хромает отчего-то улыбающийся старик. Проносится стайка смеющихся подростков. Пожилой узбек тащит куда-то огромного плюшевого медведя и загадочно улыбается.
— Что-то в мире происходит, — говорю я вслух. — Магия просто.
— Не просто. Это, к сожалению, очень сложная магия, — говорит мой сосед по столу. Он напоминает мормона из американского фильма. Пиджачок, галстук. Из кармана рубашки торчит ручка. Очень серьёзный и очень симпатичный кудрявый юноша в очках. В руках стаканчик эспрессо — могу поспорить, он даже сахара туда не положил. — Нам нужно с вами поговорить, Анастасия.
— Э… слушаю вас.
— Это против правил, на самом деле. По-хорошему я просто должен вас обезвредить и уйти. Но я считаю, что вы имеете право знать.
— Знать что?
— Что вы — нулевой пациент.
— Какой ещё пациент? Я здорова. У меня даже от коронавируса прививка. И вообще, откуда вы знаете моё имя?
— Лейтенант Снегирёв, полиция магической безопасности, — парень суетливо достаёт маленькую книжечку и суёт мне под нос. «МВД России, главное управление по магической безопасности. Лейтенант маги…» Дальше текст закрывает палец.
— Маги… чего?
— Безопасности. Дело в том, что это вы запустили вирус счастья. Петербург, как вы знаете, довольно мрачный город. И на этом держится магический баланс. А теперь все эти люди ходят, улыбаются, желают друг другу счастья и тем самым разносят вирус дальше.
— А… это плохо?
— Это нарушает баланс. Аура города изменилась. Мы не знаем, к каким последствиям это может привести. Понимаете, так не бывает, что все вокруг счастливы. Это ненормальная ситуация. Мир не может существовать без страдания. Без страдания не будет и сострадания. Без усталости не будет отдыха. Не может быть одно добро, без зла — потому что белое может быть белым только на контрасте с чёрным. Понимаете?
— Не очень, — признаюсь я. — То есть всё-таки тот мужик мне не привиделся. Он заколдовал меня, а я заколдовала город? И теперь все счастливы, но это плохо?
— Какой ещё мужик? — хмурится лейтенант. — Не морочьте мне голову. Вы — нулевой пациент. И да, в некотором смысле вы заколдовали город, и вас нужно обезвредить.
— Вы хотите меня убить?
— Да зачем убить. Тогда бы я с вами разговоры не разговаривал, чик и всё. Мы просто поправим ауру и сотрём след, ведущий к другим людям.
— И что, они все станут несчастны? У Катьки сдохнет кот, узбек потеряет медведя?
— Какая Катька, какой узбек? — опять хмурится Снегирёв.
— Да не важно, — отмахиваюсь я. — То есть вы хотите, чтобы все эти люди стали несчастны? Поманили конфеткой, показали, что может быть по-другому, а теперь всё, демо-версия закончилась, покупайте антидепрессанты или сдохните от тоски?
— Никто не сдохнет от тоски. Всё просто вернётся на круги своя. Эмоциональный подъём спадёт, и никто даже не поймёт ничего. Ну, хорошо провели праздники, отдохнули, развеялись. Пора за работу.
— Угу, добро пожаловать в реальный мир, мистер Андресен.
— Именно — в реальный мир. Без колдовства. С настоящим счастьем и настоящим горем. Вы, как Нео, должны дать им горькую пилюлю, чтобы спасти. Вы же всегда хотели спасти мир.
— Ладно. Только можно я ещё одну булочку съем, пока я чувствую, какая она зашибенная? А потом назад, в депрессию, во имя спасения мира.
Наверное, я обязана согласиться? Во всяких фэнтези-книжках баланс — это очень важно. Нарушил баланс — и пошли глобальные катастрофы. Если из-за меня Японию смоет цунами, я ведь всё равно не смогу быть счастливой.
Наверное, так чувствуют себя приговорённые к казни. Остро проживают каждую минуту. Любуются прилипшей к окну снежинкой, царапиной на деревянной столешнице и даже картонным стаканчиком с остатками какао. Торопливо засовывают в рот булочку, которую вроде бы надо есть помедленнее, но хочется всю и сразу, жадно и яростно, пока ещё возможно вот так — жадно и яростно, пока всё вокруг не стало опять на вкус как вата.
— Ладно, хрен с вами, казните уже. Только ничо, что мы в кафе? Люди смотрят.
— Не смотрят, я включил отвлекающие чары, — лейтенант буднично достаёт из кармана ручку и приставляет мне к виску. Я зажмуриваюсь. — Хм. Любопытно.
— Чего там?
— Никаких следов магии. Ваша магическая история девственно чиста. Вы никогда не совершали колдовство, над вами никогда не совершалось колдовство.
— Но я же «нулевой пациент».
— Да. Вы меняли ауру других людей. Но, получается, не магией. Хм, любопытно. Ваша аура резко посветлела две недели назад… и как будто сама собой. Такое чувство, что она… вернулась в исходное состояние, стала такой, какой она должна быть.
— То есть тот мужик меня не заколдовал, а расколдовал?
— Да что за мужик-то?
— Ну, давайте я вам его покажу как-то. Не знаю, воспоминания на волшебную палочку намотаю, как в «Гарри Поттере»?
— Нет у нас такого функционала, — виновато хмыкает Снегирёв. — Ладно, пойдёмте со мной в отделение, там полковнику Морозову расскажете. Будем решать, что с вами делать.
В дверях на нас чуть не налетает мужчина.
— Извините, — бормочет он, не глядя, и идёт к кассе. Глаза заплаканные. Стоп. Знакомое лицо. Да это же тот мужик с мальчиком Серёжей, у которого мать умирала!
— Стоп, — хватаю я Снегирёва за рукав пальто. — Это наш пациент номер два. И у него что-то пошло не так, раз он плачет.
— Хм. Любопытно. Давайте задержимся в кафе.
— Я хочу заказать пироги… Поминки у нас, — говорит мужчина официантке. — Пять с капустой, пять с луком, пять с брусникой… И булочек этих, со сливками, давайте штук сорок. Да, много. Маму… любили очень. Наверное, ученики придут… И ещё кофе чёрный мне, пожалуйста, тут, на месте… без сахара.
Садится за столик, понурый, сгорбившийся. Губы дрожат. Господи, ну вот почему из всех моя недомагия не подействовала именно на него? Ведь именно ему больше всего нужна была помощь. Как несправедливо.
Достаёт телефон.
— Тань, ну что там, пропустят тебя через границу? Как нет, на похороны к родственникам же должны. Что значит не близкий, тётя же. Совсем охренели, тётя — не близкий? Ну Тань, Тань, успокойся, ну я-то знаю, что ты — близкий. Она тебя очень любила. И я тебя очень люблю, между прочим. Ну не говорил, а сейчас говорю вот. Ты вообще зашибись сеструха, самая лучшая, хоть и двоюродная. Вместе к ней сходим, слышь, Тань? Летом, когда эти чёртовы границы откроют. Она ведь… очень хорошая была. Прожила хорошую жизнь. Достойную жизнь, Тань, понимаешь? Мне сейчас очень больно, но я счастлив, что она была. Что я у неё был. Что ты у неё была, мы все, Ленка, Серёжа, дядь Боря. Я тебя тоже люблю, сеструнь. Держись.
Рядом слышится громкий всхлип. Лейтенант с глазами на мокром месте делает вид, что пьёт кофе из опустевшего стаканчика.
— Ему плохо, но он счастлив, понимаешь, лейтенант? — тихо говорю я. — Он чувствует горе, но… остро чувствует этот мир. Он не балдеющий нарик под кайфом, он — живой. У него мир сейчас очень настоящий. Это и есть реальный мир, просто он — и я! — сейчас видим его как будто иначе. Это не значит, что из мира исчезло страдание, это не значит, что страдание обесценилось. Просто и он, и я понимаем, зачем жить дальше. Затем, что снег за окном красивый. Затем, что булочка вкусная. Затем, что летом будет клевер. Затем, что нас кто-то любит и мы кого-то любим.
— Ты всегда такие пафосные речуги толкаешь? — усмехается Снегирёв.
— А ты всегда портишь торжественность момента?
— Почти. Всегда в детстве, когда в фильме кто-то начинал целоваться под красивую музыку, кричал, что мне надо в туалет.
— Я учту и не буду включать музыку, — подкалываю я, с удовольствием глядя, как лейтенант заливается краской и старательно кашляет в кулак.
— Пошли в отделение, нужно показать тебя Морозову, — он решительно нахлобучивает ушанку и спрыгивает со стула.
— Ну ты же объяснишь ему?..
— Объясню.
— Молодец. Знаешь что, лейтенант? Будь счастлив.
— Изыди, ведьма, у меня магический иммунитет.
— Всё равно будь счастлив.
— Ну ладно, я попробую.
***
Глядя на удаляющуюся парочку, он довольно затушил окурок о край мусорки и выбросил его. Застегнул куртку, улыбнувшись нарисованной на майке собаке. Убедившись, что никто на него не смотрит, опустился на четвереньки, взмахнул чёрным хвостом и затрусил в сторону Невы.
«Чёрный пёс Петербург, морда на лапах…», — донеслось из динамиков проезжающего мимо такси.
