«Вафли это всё.»
A. Дворников
Полная свобода жизни всегда происходила крайне редко, и каждый такой случай, по образному выражению одного видного московского идеолога контркультуры, может быть описан как счастливое встраивание наружного космоса в изгибы личного внутреннего узора. Примером чему вполне могут служить истории из жизни свободного человека по прозвищу Отец (в миру — Андрей Дворников) — незаурядного клавишника–политональщика, записного кастанедианца, строителя чужих особняков.
Д.С.
НАЧИНАЛОСЬ ВСЁ ТАК
В 1987 году в ДК «Драудзиба» дебютировала рижская панк-рок-группа «Карт-Бланш», лидером которой и являлся Отец. «Бланш» срубил зал первой же песней — это была параноидальная «Красная изба» на текст Владимира Линдермана, позже известного в качестве редактора газет «Еще» и «Ваше здоровье». Группа, находившаяся на равных стартовых позициях с «Чайфом», «Комитетом охраны тепла» или «Ва-банкъом» (все они «КБ» прекрасно помнят), получила всесоюзную известность и мемориальную запись в паре-тройке российских рок-энциклопедий. Песни «КБ» крутили по «Радио-Рокс» и запрещали на ЦТ.
Потом приключилась атмода, и невостребованные в ее рамках кабэшники разошлись кто куда. Вокалист Мыч стал модным художником Чедом и теперь разрисовывает автомобильные капоты. Гитарист Артур Кутепов, помимо участия в весьма попсовой в латышской среде группе Labveligais tips, играет камерный джаз. Барабанщик Карл, известный под фамилией Хламкин, сделался обаятельным негодяем и артистично мутит болотце рижского андерграунда. Один басист (Боб Лившиц) уехал жить в Штаты, другой (Олег Ворохобов) некоторое время владел собственной студией звукозаписи. Несостоявшийся Ларри Флинт-Линдерман играет теперь в национал-большевиков и просит называть себя «Абель». Отец же раз в три года заявляет, что не прочь собрать на разовое выступление старый-новый «Бланш», а пока рассказывает свои истории, приличествующие событию нашей очередной встречи за кружкой пива.
ПАПА ФЮРЕР
«Фюрером», как меня недавно назвал Карл, я не был. Ну, то есть… То, что мы с Мычом придумывали, все остальные исполняли. Грубо говоря, вот — мозги, вот — руки. И если я чувствовал, что наши идеи могут обратиться на потребу мясу, публике — зачем мне это нужно? Худо-бедно, а музыкантов убеждал. Диктатор? Все они говорили в свое время: «Папе понадобилась свежая кровь…» Но если бы я тогда допустил разброд, у нас ничего бы не вышло. Однажды я приехал домой к одному из наших барабанщиков и сказал так: «Сережа, ты, конечно, извини, но есть кандидатура лучше тебя». Выпили бутылку, на том и порешили. Так у нас появился Карл, который достаточно много своего привнес… В конце концов, если я был такой фюрер, чего же они со мной столько лет делали?
ОСТАНКИНСКИЕ ЖЕРНОВА
Приехал в Ригу режиссер Гансон — такой толстый дядечка. Со съемочной группой ЦТ. Они снимали для телепередачи “Чертово колесо” несколько роликов рижских групп, в том числе и нас. Видеоряд надо было озвучить, а поскольку приличной записи не было, мы поехали записываться в Останкино. Когда нам понадобился колокол, а его в студии не нашлось, мы подвесили обыкновенную металлическую трубу, накрутили звуковых эффектов, и получилось нечто такое заупокойно-загробное. Оператор смотрел широко раскрытыми глазами и ничего не понимал. Ему бы симфонические оркестры писать. Одновременно с нами записывался калининградский “Комитет охраны тепла”. Писались лихо — косяки вылетали один за другим. Мы себе такое позволяли только в гостиницах. Правда, передачу потом все равно запретили.
КАРГИН ЛИНДЕРМАНА УТВЕРДИЛ
…С А. Ф. Скляром мы сдружились после Калининграда, где играли с “Ва-банкъом” в передаче “Спарринг”. Нас там еще запретил местный комсомол. С формулировкой “народ этого не поймет”. Особенно их смутили линдермановские строчки “Что с того, что Ваня выпил, что подбит у Вани глаз? Что в паху у Вани триппер свил гнездо на этот раз? Это даже ничего, это даже хорошо!”. И другие явно махровые песни. Валера Каргин в Риге эту программу утвердил, а те посмотрели и позволили сыграть только две вещи. Впрочем, этого было достаточно. “Ва-банкъ” просто охренел. Они лабали свою программу 40 минут, а поскольку передача предполагала некую соревновательность, итог оказался явно не в пользу “Ва-банкъа”. Хотя так, наверное, нескромно говорить.
ЛЕВША
Помню, у нашего гитариста Юрика была ужасная самопальная гитара с набором советских потрохов и с “фузом” за 8 рублей. Когда он ее настраивал, в комплект входили пассатижи. Струна цепляется за порожек — “Надо подрихтовать его!”. Он оттягивает струну и начинает этими пассатижами лупить по грифу. И все это через колонки идет в зал со страшным звуком. Музыканты “Ва-банкъа” онемели — какой кошмар! Что он там творит! Но в результате звук получился классный, и Скляр заявил: «Твоя гитара — это бутафория. В ней фирменная начинка. Японские микросхемы». Юрик пожимает плечами: «Ну, если хочешь, я могу тебе открутить и показать…» Самая обыкновенная мотыга.
ДЖАЗ-РОК
Однажды зимой в Минске, в гостинице, номер достался — холодрыга! Выяснилось, что теплые номера для депутатов зарезервированы, а холодные — для музыкантов, чтобы они не испортились, пока жить будут, и не протухли.
Перед тем как лечь в постель, я сорок минут разогревался в горячей ванне. После этого я залезал под одеяло в одежде, накрывался куртками и к утру все равно замерзал. Но мы им отомстили. Мы им под конец нашего проживания устроили дебош.
Я-то уехал раньше, а остальные еще остались — их оттуда выселяли с милицией. Артурку тогда еще забрали.
Мент заходит в номер — все пьяные в дугу сидят. А Артурка ему: “А-а-а, мент поганый! Щас я его зарежу!..” И хватается за ножик. А Мирон сразу начал обстановку сглаживать: “Ну, вы не смотрите на него, он дурак вообще-то, ненормальный”, мол, бывает с парнем. А мент: “Ну так свяжите его!” Мирон: “Конечно! Сейчас свяжем!” — и начинает Артурку вязать. А тот заперся в сортире и не подавал оттуда никаких признаков жизни. Дверь пришлось ломать. Там он и обнаружился, уснув на унитазе.
За дверь тридцать рублей заплатили, за поломанную. Артурка сам и заплатил. Все, что заработал.
Артурка всю жизнь джаз-рок мечтал играть. Он в Москву уехал сейчас. Вот отмочил… С другой стороны — ну, кончит он свою Гнесинку, ну и что?
Черт его знает. Джаз-рок, джаз-рок… Я вообще джаз-рок за музыку не считаю. Ни то, ни се. Недоразумение просто какое-то.
СТАЛКЕР
Если считать, что большинство философий — не более чем игры ума, то учение дона Хуана — единственное действенное, практическое. Благодаря Кастанеде я избавился от привычки оправдывать себя и жалеть. Я вообще был жертвой множества совершенно никчемных привычек. Сталкинг по Кастанеде — это постоянная охота. Представь себе охоту за привычками. Для того чтобы изловить дичь, охотник должен знать три вещи: расположение места охоты, повадки своей жертвы и какую хитрость, какой капкан применить, чтобы эта дичь попалась. Если охотник не знает хотя бы одну из этих вещей, он успеха в охоте не достигнет. Но когда жертва перестает следовать своим повадкам, привычкам, она перестает быть жертвой. И тогда жертвой может стать сам охотник.
ОКЛЕЙКА СТЕН ПО КАСТАНЕДЕ
В Балтэзерсе мне попался именно такой мелкий тиранчик — хозяйка, которой просто ничего не докажешь — она всегда права. Дело касалось технических аспектов выполнения некой работы. Грубо говоря, как наклеить обои. Я клеил обои тысячу раз, могу это делать в белой рубашке, галстуке и с завязанными глазами. А она начинает меня учить, как клеили обои при царе Горохе. В первый момент я дошел до того, что готов был все бросить, собрать шмутки, уехать и больше там никогда не показываться.
Проанализировав все эти вещи, я отказался от такого спора, когда начинаешь психовать, материть ее про себя, и все идет вразнос. В итоге пересмотра этого конфликта я понял, что подобный мелкий тиранчик не только дисциплинирует, но благодаря ему ты можешь внутренне собраться и научиться контролировать свои действия. Я обнаружил причину, схватил ее и ликвидировал. В итоге все получилось по-моему, хозяйка даже глазам своим не поверила.
ОНИ И МЫ
Маленькая нация, а все почему-то дико тащатся от народной музыки. Ну все буквально. Ну кого ни возьми из латышей. Где-нибудь в промежутке от пятнадцати до двадцати пяти лет. Они все свои народные песни знают и когда, так сказать, нахамаются, то горланят, чему примером мой сосед. Там как начнут закладывать — все! Они, в отличие от нас, додиков, русских, они свою культуру знают.
А вот недавно вообще какую-то передачу по радио слушал — всякие там Дзенисы и прочие лимонадники. Обыкновенные бюргерские песни, под пиво — очень весело. Незатейливая такая мелодия, аккордеончик — “тра-ла-ла, тра-ла-ла!”
А среди русских, по пьяни — “ой, мороз, мороз, не морозь меня” или “шумел камыш, деревья гнулись”. И больше никто не знает ничего. А у них — каждый все свое народное творчество, досконально. Любой урел. Строго.
Меня это, кстати, всегда очень поражало. Может, им просто легче все это запомнить, поскольку их меньше? Приходится запоминать. Вот у Карамзина так прямо и написано про латышей: кто такие, почему они так называются и откуда они произошли. А хрен его знает! Индоевропейцы. А русские кто? Я вот в одной газете недавно прочел — один академик из Новосибирска писал — русской нации осталось существовать сорок лет.
ГОЛЛАНДИЯ
Страна. В принципе, если так разобраться, я не понимаю, как они там вообще, на чем там все государство держится, когда там совершенно никто не работает?!
КОРНИ
Глюк? Что-то подобное мне в школе пытались подпихнуть, но я не подписался. Мне очень нравился Григ, он мне и до сих пор нравится. Потому что он скандинав — это во-первых. Во-вторых — прямой потомок варягов.
А музыка? Музыка соответствующая — варяжская национальная. Суровая такая. Если взять мой любимый “Стрэнглерз” и разложить по полочкам — это от и до скандинавская музыка, в частности, норвежская.
Если копнуть дальше — то все это от варягов пошло. Я тут занимался у того же Карамзина изысканиями всяческими, и выяснилось — добрая половина русских, а может быть даже и больше, тоже прямые потомки викингов и варягов. Потому что первый русский царь-государь Рюрик был скандинавского происхождения. Вместе с ним сюда эмигрировало очень много этих всяких скандинавских деятелей, которые, приехав на Русь, начали трахать русских баб, и все такое получилось.
Так что, в общем-то, скандинавы к русским тоже имеют какое-то отношение. Отсюда я делаю вывод — вполне закономерно то, что во мне это в данном случае проявилось.
ВИКИНГИ
При всем моем уважении к Иисусу Христу, мне более близко языческое. Потому что оно как-то более приземлено. Ближе к земле, так сказать. А скандинавская музыка — сплошь языческая.
Возьми их мифологию — Один, который сам взял и в результате, в общем-то, как Христос, и повис… Кобольд такой наглый, гном-проказник, который бегает и делает всем жопу всяческую. Не потому, что он хреновый, а потому, что он такой расп..дяй, такой злой и стебовый. Эта мифология — она же вся прикольная такая.
Я в этом реализоваться как-то больше могу, нежели в каких-то там помыслах о Боге и т.д. и т.п. Может, потому мне и не везет в жизни, что, зная мое отношение к себе, Иисус на меня положил болт. Я об этом много думал.
Просто обидно — взяли человека и приколотили ни за что ни про что. Никому ничего плохого не сделал. Жалко… По-человечески просто жалко…
А в язычестве какая-то сила есть. Что-то такое неподдающееся описанию.
Я дико прикололся с фильма “Викинги” — американский, двухсерийный. “Пожалуй, чтоб не промахнуться, я выпью еще одну чашку!” — и жбан такой огромный засосал. В жену свою, чтобы выяснить, верна она или неверна, — топор метал, косы отрубал. Ну, если промахнется… Фильм настолько классно снят, от него такая энергия прет…
Вот что прикалывает в этой музыке скандинавской — там энергия есть. Энергия, которая черпалась не откуда-то, а именно из народа. А поскольку там жить очень хреново, холодно, ветры там всякие дуют, скалы разные торчат, с которых вечно кто-нибудь падал и насмерть разбивался…
Там жили нормальные люди, сильные телом и душой, и их можно за это только уважать. И не надо мне Ницше инкриминировать.
ГРИГ
Норвежская музыка — единственная роковая музыка из всех северных народных. Она и суровая, и красивая, и разнообразная. Если того же Грига взять, так у него симфоническая поэма есть — “Пер Гюнт”, и в ней меня более прикалывает штука “В пещере горного короля”, нежели наш Кощей Бессмертный. Это я говорю положа руку на сердце, чистосердечно…
Все подносится так вот загадочно и немножко не договорив. А вот что там недоговорено — это уж ты, батенька, сам подумай, никто тебя не ущемляет. Там больше места для фантазии.
А тут: трах-бах, Илья выехал, булаву достал, Кощея шмякнул и все. Рай на Земле, преступник в тюрьме. Убили татя — все, победили. Уже задано — если ты Илья Муромец, ты непременно должен закоцать этого Кощея несчастного. Просто жалко Кощея.
И еще. Как ни странно, наши оркестры, наши музыканты, за редким исключением, допустим, Баха исполняют хуже, чем западные. Баха надо слушать только в исполнении западных музыкантов, потому что советские его играть просто не умеют. А вот Грига наш оркестр играет гораздо лучше, чем западный. Я слушал и западный вариант — не то, не чувствуется кача.
Я Грига играл на госэкзамене — кобольды всякие гнусные, гномы-проказники — супер! Такая атональщина! А ведь когда это было написано, дай бог сколько лет назад! В прошлом веке.
КЛАССИКИ И СОВРЕМЕННИКИ — 1
Дело прошлое, среди русских тоже были толковые мужики — Стравинский, Скрябин, Рахманинов… Если разобраться, в начале века кроме русских ничего в музыке и не было больше. Французы там еще какие-то. Вагнер тут в Риге жил. На улице Вагнера. Гулял я тут по этой улице… Да… Знаешь, все эти Вагнеры-Шопенгауэры — такая х..ня! Ну как так можно? Проще надо быть.
Мы-то сейчас что делаем? Мы берем чуждую нам культуру, какую-то англосаксонскую, какой-то там рок-н-ролл, и пытаемся это воспроизвести, хотя отродясь пели “ой, мороз-мороз” и всяческие страдания. Это ненормально!
Вот у Грига мне все кристально ясно — что, зачем и почему. Очень логично все. Григ прежде всего черпал из народа — все из этого кладезя. Это же чисто народная музыка, только чуточку модернизированная под стать прогрессу того времени. Там нет ничего чуждого, и мне там все понятно, все стыкуется с моим внутренним миром, с моим мировосприятием. Я от этого очень торчу… На мысли всякие хреновые наводит…
В моем мировосприятии нет никаких противоречий с норвежской музыкой. А с другой стороны, мне не чужды и русские песни, которые я всегда слушаю с большим удовольствием, особенно когда напьюсь.
ДАО
Когда смотришь на мир сквозь рюмку, мир становится ярче и привлекательней.
РАХМАНИНОВ
Я помню, взялся сдуру за этого Рахманинова молодого, раннего… Такого чувак понаписал! Это наизусть сложно выучить, а по нотам сыграть невозможно, потому что твой глаз не в состоянии все охватить. То есть там, грубо говоря, примитивным языком, столько много нот! Это же так вот посмотреть и тут же это воспроизвести — это физически невозможно! Приходится учить наизусть, а наизусть ты его выучить не можешь, потому что это очень сложно.
Причем я подозреваю, что у него рука была очень широкая, потому что охватить все это… Ну, истории известны всяческие примеры, взять того же Листа, у которого на руке первый и пятый палец охватывали почти две октавы. Чего у нормального человека быть не может.
Если брать, что одна клавиша в среднем шириной полтора сантиметра по прямой… Так… Семь белых умножить на один и пять (а черные, они ж там, они дальше находятся, они не мешают)… То есть черная, она как бы находится между двух белых, и причем находится так, что она не мешает. Вроде бы как она там есть, а вроде бы как и нету.
Сейчас посчитаем: три, шесть, девять, ну, считай восемнадцать сантиметров. А рука? Есть линейка? Ну-ка, ну-ка, проверим… Не, чего-то не того, такого быть не может. Я промежутки между пальцами не сосчитал.
А! Нет! Значит, клавиша два сантиметра, а не полтора! Клавиша не может быть полтора сантиметра, она не может быть такая маленькая — на нее палец не помещается. А я точно помню — палец помещался.
Она, наверное, даже больше двух сантиметров. Наверное, она два сантиметра и еще два миллиметра.
В общем, я дома проверю и потом тебе сообщу.
КЛАССИКИ И СОВРЕМЕННИКИ — 2
…Их там целая когорта таких была — Стравинский, Скрябин и, кстати, Прокофьев тоже ох.енный чувак был. И если взять из последних, кто действительно был композитор так композитор — это Шостакович. Все. Больше не было.
И, так сказать, еще можно считать с некоторой натяжкой Родиона Щедрина, но он несколько еб..тый такой товарищ. Мне на госэкзамене тоже пришлось играть одну его вещь, которую я наизусть учил два с половиной месяца. Это такой переделанный Бах, то есть из Баха там два оригинальных куска — два такта в начале и два такта в конце, а все остальное вроде и Бах, а вроде и какая-то атональщина. То есть все это перефразировано немножко и переделано. Он довольно такой интересный, но все же немножко попсовый. Так что, я думаю, Шостакович был последний…
Если, конечно, не брать Шнитке и Эдисона Денисова. Хотя прикольно послушать и того же Денисова. Послушаешь — и с пятого этажа вниз.
1992 г.
Комментарии к “Откровениям…”
ТОТ, КТО…
Собственно, под именем Тот в настоящих комментариях подразумевается не египетский бог мудрости, счета и письма, один из проводников душ в царство мертвых, и даже не сам Андрей Дворников, в мистическом озарении умножающий среднюю ширину семи белых по-прямой на один и пять (“Рахманинов”).
История о том, как Отец с ДээСом пили пиво, глубокомысленна, как анекдот, рассказанный в компании друзей. Забавно то, что из подобных анекдотов, как из кубиков, можно составить историю мировой культуры. Потому что в культуру играют, точно так же, как играют в музыку или в журналистику.
При этом необходимо помнить о главном:
Когда игроки в кости забывают первоначальный смысл игры — всякий раз выбрасывать желаемое количество очков, с того самого момента костяные кубики начинают управлять игроками. И тогда тот, кто, выбрасывая на стол два шестигранника, получает двенадцать, и тот, кто выбросил двойку, в сущности, ничем не отличаются один от другого — кости обезличили их, используя обоих в игре по своим правилам.
Поэтому:
Однажды некий концертирующий массажист отправился в гости к приятелю-бездельнику попить пива. С точки зрения мира вещей Ханса Кристиана Андерсена это могло бы выглядеть так:
Воцарившийся посреди стола важный, толстопузо сияющий глиняный кувшин был неимоверно горд тем, что его наполнили темным и пенистым “Кюммелем”. Казалось, всем своим видом он высочайше излучал сообщение миру — где двое собрались во имя мое, там и я среди них…
Вот как следовало бы озаглавить эти заметки: “История того, как Отец с ДээСом пили пиво в контексте мировой культуры”.
Ничего. Культура стерпит. Мы же ее терпим. Как-то раз древнегреческий историк Геродот, заручившись поддержкой скифского царя, направился в приднепровские степи изучать обычаи и быт диких племен скифских кочевников. Но, облазив вдоль и поперек эти самые степи, в течение полутора лет так и не обнаружил ни одного мало-мальски живого и пригодного для исследования кочевника. Скифам грозила опасность выпасть из истории. Тогда незадачливый Геродот отправляет посыльного на розыски скифского царя. В тот же день он получает ответное послание, гласящее, что он, Геродот, вот уже полтора года пользуется гостеприимством царя Скифии, а то, что Геродот вообще до сих пор жив, является подтверждением радушия хозяев.
Тот, кто заметит хоть малейшую разницу между положением Геродота в диких степях и положением Андрея Дворникова в мировой культуре…
История материального мира — это самая трансцендентная штука на свете. Железная логика разума трещит как яичная скорлупа под гусеницами танка истории. Модная сегодня тема национальной самоидентификации — это история птицы Симург, рассказанная более восьмисот лет назад персидским поэтом Аттаром:
Чудесная царь-птица Симург, одно из имен которой было “Тридцать птиц”, намекает о своем присутствии, уронив в центре Китая великолепное перо. Тысячи птиц, устав от извечной анархии, устремляются на поиски Симурга с тем, чтобы усадить его на царственный трон. Они пускаются в практически бесконечный путь, преодолевая семь долин или морей, имя последнему из которых — “Уничтожение”.
Большинство из них поворачивает обратно, иные погибают. Получив очищение через неимоверные трудности, лишь тридцать путешественниц вступают на вершину горы Симурга, где наконец осознают, что они и есть Симург, что Симург — это каждая из них и все они вместе.
Фарид-ад-дин Абу Талиб Мухаммад бен Ибрагим Аттар рассказал об этом в поэме “Мантик-аль-Тайр” (“Беседа птиц”).
Шестьсот лет спустя русский писатель-сентименталист Николай Карамзин едва ли не дословно воспроизведет начало этого сюжета под обложкой “Истории государства Российского”:
Славянские племена добровольно уничтожают свое древнее народное правление и требуют государей от северных варягов-россов, по имени которых вновь образованная держава была названа Русью. “Земля наша велика и обильна, — говорили славяне, — а порядка в ней нет — идите княжить и владеть нами”.
Заморские братья Рюрик, Синеус и Трувор, окруженные скандинавскою дружиною, незамедлительно принялись утверждать мечом права избранных народом монархов. Впрочем, современные историки не исключают, что «трувор» — это и есть не что иное, как «скандинавская дружина», вовремя не переведенная с варяжского. Любопытно также, что первые русские государи, принимая власть от народа, обыкновенно клялись именем Одиновым.
Стрелка компаса русской истории настолько категорически указывала на северо-запад, что отклонись она еще на пару градусов влево, русские детишки, подоткнув зипуны, изучали бы в школе историю государства Норвежского и читали Ибсена в подлиннике.
Маэстро Ван Кейборд неспроста предваряет написанные в начале 1989 года заметки о творчестве группы “Карт-Бланш” следующей “информацией к размышлению”:
В 1976 году на фирме ЕСМ была выпущена пластинка всемирно известного норвежского композитора и гитариста, ученика и последователя Яна Сибелиуса — Терье Рюпдаля, под названием What Comes After? То есть — “А что дальше?”…
…Члены группы, — пишет дальше Маэстро, — достаточно наблюдательны и отчетливо видят, что в нашей окружающей среде более чем полвека доминирует абсурд, а попытки что-либо преобразовать тоже являются абсурдными, потому что результаты этих попыток будут абсурдны вдвойне… Дворникова однажды поразила притча Тарковского: добрый человек пытается вытащить другого человека из грязной лужи, на что получает возмущенный ответ: “Ты что, дурак, делаешь?! Я же здесь живу!!!” И с тех пор Андрей убедился в бессмысленности социально-музыкальной борьбы и твердо решил уйти в чистое искусство. Впрочем, — заключает автор заметок, — я поддерживаю решение Дворникова, ибо он несомненно обладает незаурядным талантом клавишника-политональщика.
На самом деле историй вовсе не четыре, как утверждал Хорхе Луис Борхес. История птицы Симург, история Андрея Дворникова или история о том, почему кубики выпали так, а не иначе — все это одна и та же бесконечно повторяющаяся история.
Это история ее создателя.
Игорь Стравинский, американский композитор русского происхождения, под конец жизни устав от докучливых учеников и почитателей, стал имитировать процесс творчества, расставляя в кабинете несколько метрономов, воспроизводящих различные ритмические рисунки. Сам Стравинский уходил отдыхать в дальнюю комнату. Когда же причуды мэтра получили огласку, многие уважаемые американские журналы напечатали статьи о рождении новой теории композиции, основанной на наложении различных ритмов при полном игнорировании мелодической канвы. При этом любимой песней Стравинского до конца его жизни была русская “Дубинушка”.
Таковы правила игры истории мировой культуры, когда ей вздумается поиграть в человечков.
Эдвард Григ вовсе не был потомком варягов, как хочется думать Андрею Дворникову (“Корни”). Он был потомком шотландца, исполняющего обязанности британского консула в Бергене. В 1888 году знакомство Грига с Петром Чайковским переросло в близкую дружбу, и оказалось, что музыкантам очень нравится писать друг о друге:
В музыке Грига, писал Чайковский сто лет назад, проникнутой чарующей меланхолией, отражающей в себе красоты норвежской природы, то величественно-широкой и грандиозной, то серенькой, скромной, убогой, но для души северянина всегда несказанно чарующей, есть что-то нам близкое, родное, немедленно находящее в нашем сердце горячий сочувственный отклик.
А поскольку жить там очень хреново, холодно, ветры там всякие дуют, скалы разные торчат… там нет ничего чуждого, и мне там все понятно, все стыкуется с моим внутренним миром… Я от этого очень торчу.
Аргентинский писатель Маседонио Фернандес, друг и учитель Борхеса, полагал, что красота — это привилегия немногих авторов. Двое из немногих процитированы выше, и уж коль скоро я имею удовольствие комментировать высказывания одного из них, продолжу:
Руки Ференца Листа ни по форме, ни по длине пальцев, ни по величине кисти не отличались от рук обычных людей. Специалисты исследовали каждый межпальцевый промежуток в поисках секрета исполнительского мастерства загадочного венгра. История давно уже забыла имена этих специалистов.
Когда пианист Рахманинов, не будучи прямым последователем Листа, многое все же от него воспринял — и в исполнительской деятельности, и в фортепианном творчестве, он стал крупнейшим русским пианистом и композитором. Позже Рахманинов в своих концертных программах с благодарностью отводил Листу второе отделение. Первое он посвящал Шопену.
Рихард Вагнер жил в Риге сперва на ул. Калею, а затем примерно на углу нынешних Бривибас и Дзирнаву, в доме русского купца Бодрова. На теперешней улице Вагнера (прежде — Лиела Кениню) располагался Немецкий театр фон Фитингхофа, где Вагнер подрабатывал капельмейстером. Известно, впрочем, что Вагнер не любил центр города, предпочитая ему Задвинье.
Молодой Ницше, преклонявшийся перед Вагнером, да и сам поздний Вагнер, прочно стояли на почве шопенгауэровского пессимизма. Когда же оптимистическая идея “государства, основанного на музыке” овладела умами обоих идеологов элиты, почва ушла у них из-под ног.
Скандинавский верховный бог Один пригвоздил сам себя копьем к мировому древу Иггдрасиль, провисев так девять дней, после чего получил руны — носительницы мудрости.
Тот, кто сумеет, не растворившись в бесконечности истории, растворить ее в себе, обретает жизнь вечную – если, конечно, не кончится пиво.
Дмитрий СУМАРОКОВ
1992 г., опубл.: «Малая Земля», 2001 г.