ГАУЯ
Мы обычно играли последними, я имею в виду «Поезд ушел», поэтому весь финальный всплеск доставался нам, разгоряченный зал гудел и не хотел расходиться. Вот так в конце, к сцене, где я сидел на полу, свесив ноги в моей пижаме, подвалил лохматый пипл и просто утащил меня за тридевять земель, в устье Гауи, в то место где она впадает в море. Там традиционно разбивался лагерь Хиппи, настоящих, волосатых, купающихся голышом, сидящих у костров и хавающих макароны с томатным соусом. Совсем недавно, в очередной приезд Умки, она поведала мне, что помнит, как я появился в лагере и вел себя как Рок звезда, мы ржали вспоминая.
Там был странный человек, не похожий на хиппи, но очень самобытный. Ещё не докатило до нас видео с пропиленной дорожкой на голове Гебриэля, а у Коли, кажется, его так звали, пропилена была широченная полоса с боку, что делало его особенным. Я запомнил его ещё и потому, что он пел странные тексты, беря на гитаре случайные аккорды, причём было видно, что он с ними плохо знаком, но то что получалось, слушалось вполне адекватно, учитывая практически Вудстокский дух того времени.
Ещё там был Андрей Ганшин, хиппи до мозга костей. Его родители занимали, какие то, там посты в Москве, а он полностью отъехал от социума. Маршруты его странствий поражали. Cо своим отрядом торчков, он объездил «стопом» и обошёл почти весь совок, и в одном из путешествий, проходя через горный аул, в каком то, то ли казахском, то ли узбекском селении, свернул мозг красивой, чистой девочке по имени Диля, с которой и завалил ко мне в гости и которая поведала моей Наташке полную драматизма историю своей жизни. Уйдя из отеческого дома без воли родителей, дорога назад для неё была закрыта, а это означало бесконечный поход к «неведомым берегам».
ХАНС КУНФ
Время было самодостаточным, жилось и дышалось легко и радостно. Мы не собирали по капле Счастье, мы просто купались в нём, поэтому даже в голову не приходило, специально идти на студию. Зачем? Что бы вырвать из контекста этой непрерывности кусок? Каждый следующий день обещал большее. А потом в Риге оказался Ханс Кунф, достаточно известный немецкий саксофонист, переигравший с некоторым количеством классных музыкантов из «Великого списка Имён». Прибыл он в наш город из Питера, где встречался и играл с Курёхиным, по приглашению всё того же Александра Ивановича Аксёнова. Первый официальный (для властей и отчётности) концерт состоялся опять же в «Аллегро».
На него собрался весь местный джазовый бомонд, играющий в основном «классику». Второй нелегальный решили провести в «Кайе», дабы не подставлять Аксёныча, так как в данном случае он рисковал своей директорской должностью. Проблем с ключами никогда не возникало, я их мог брать в любой момент. Учитывая «то» время и дозорные органы, был разработан план незаметной доставки Кунфа в «Кайю». Предварительно договорившись и сунув ему клочок бумаги с адресом клуба, мы по окончании концерта в «Аллегро», демонстративно попрощались и прямо на глазах у «дозорных» поблагодарив за доставленное удовольствие, резво рванули в «Кайю».
Весть среди «своих» о предстоящем концерте разнеслась мгновенно, при этом каждый врубался в конфиденциальность происходящего. Где то около часа ночи такси Кунфа подъехало к клубу. На сцене собралось довольно много славного народа. Был там, конечно же, Олег Гарбаренко. Замечательный акустический гитарист, знаток старинной музыки и большой поклонник Роберта Фриппа Сергей Сёмин. Смешной и трогательный, маленький и выносливый как муравей Нежат Аблемитов, игравший в оркестре театра Оперы и Балета на скрипке и с ещё большим удовольствием на басу в разных составах. Гитарист «Синдрома» Сергей Пичугин, впоследствии ставший исследователем старообрядческой письменности и песнопений.
Юрий Лапкин второй саксофонист «Синдрома» ныне специалист в области «непознанного», Аксёныч и Кунф. Мы (Никитин, Сушко, Гурвин и я) присоединились к славной компании и понеслось!!! Огненная река наших страстей, расплавленная этим невероятным событием, жгла мосты и текла широко и бурно. Казалось, что саксофоны, беря звуковые пределы, рвут пространство (то пространство, которое всё ещё прилагало все силы, чтобы сдерживать эту неуёмность, это желание жить не так). Барабаны Сушко торжествовали. Я схватил его железные щётки и, врубив драйв на «полную», водил ими по струнам, словно слайдом, выписывая электрические дуги, на виражах вливаясь в общий поток.
Кунф так обалдел, что через час «дикого «улета» бросив кларнет быстро распаковал свою видео — камеру и уже не расставался с ней, при этом весь концерт записывался на диковинный мини-рекордер с выдвижными усиками — микрофонами. Закончилось всё, где то к 5 утра. Над сценой висел огромный транспарант, на котором было написано «Искусство принадлежит народу». Кунф попросил Мишу перевести написанное, Миша перевёл, и Кунф недоумевая, снова спросил: — а, что правителям, искусство не принадлежит? Мишка засмеялся и ответил: а правителям на искусство насрать. На следующий день он уехал в Вильнюс на встречу с «Трио Ганелина», а затем его маршрут лежал в Таллинн. Впоследствии он выпустил пластинку с названием «Балтийский Вояж». Она имела очень хорошие рецензии.
НОЧНОЕ НЕБО МОСКВЫ
Ганшин был торчок, и пока Диля «уводила» Наташку, я решил поставить ему нашу запись. Он полностью отъехал и тут же решил везти копию в Москву. Коробка с надписью «Кайя» двинула в своё Хипповое путешествие. Позже я со своим приятелем Боней, то же тем ещё «перцем» нанёс ему ответный визит. И вот, подвижный от постоянных «задвигов» Ганшин в хипповых обносках, не обращая никакого внимания на недоуменное а чаще презренное внимание к его персоне мрачновато — утомленного бесконечным движением и безумными расстояниями Московского и прочего люда сосредоточенно и упорно двигавшего к своим норам, притащил нас с Боней на чей- то флэт, не помню в каком районе Мегаполиса, помню на 9 этаж.
Там было несколько человек, диван и на нём всё та же дивная Диля, но уже слегка потёртая в бесконечных походах, и пахнувшая полем. На руках фенечки рукотворные, глаза — две маслины и что-то горнее в облике. Сильно пахло уксусом. Готовился «Джеф», все были сосредоточены перед предстоящим полётом и со знанием дела суетились. Только Ганшин был по-прежнему весел, и создавал атмосферу гостеприимства. На полу были расстелены одеяла, и валялось несколько подушек. В квартире почти не было мебели, и поэтому основная линия проходила над полом, вровень с диваном, потому как он и, наверное, пара стульев, о чём я смутно помню, были самыми высокими предметами. Быть Гулливером ломало и хотелось сесть, а лучше лечь на пол.
Нам как гостям сразу отвели место на одеялах, рядом с табуретом, на котором стоял магнитофон. Из динамика вырывался далёкий собачий лай и гитара Гилмора. «Энималс» был весьма кстати. Приготовления закончились, и наступил момент запуска. Посадка в кабину, чувство предстоящего полёта, стянутая жгутом рука, контроль и… «Джеф» штука душевная, кайф розовый, тянет на добрые разговоры, желание самому уютно устроиться и чтобы непременно всем было в кайф. Но те количества, которыми себя ублажали эти космонавты, буквально пугали. Ганшин стоял у открытого окна, и казалось, сейчас исчезнет, в глазах набирали скорость вращающиеся спирали, лицо выражало сосредоточенное напряжение перед преодолением перегрузки от заполнивших его с головы до пят 10 кубов. Он врубил магнитофон, где крутилась наша запись, и воткнул глаза в звёздную ночь!
Я слышал, что Ганшина уже давно нет. Да и что бы он сегодня делал в этой разобранной на кусочки и то и дело нервно вздрагивающей стране. Это ломает кайф. Он ушёл вместе с ней, необъятной и вольно дышащей, а я помню его глаза глядящие в звёздное небо.
ПЕРВЫЙ УЛЁТ
Я всегда с огромным интересом, относился к любым попыткам проникнуть за рамки сознания, и с ещё большим узреть какие-нибудь ещё реальности, помимо той, что включается, как только утром открываешь глаза. Почему то я всегда понимал, что феномен нельзя превратить в обыденность и поэтому меня никогда не привлекала стая, со своими привычками, манерой разговора и картой полёта, одной на всех. Всякий раз, приближаясь к границам моего сознания, я чувствовал себя путешественником в диковинную, неведомую страну, и моё любопытство разгоралось. Мне хотелось океанских глубин и распахнутости неба. Каким — то, ещё не тронутым во мне чувством я ощущал эту зовущую возможность.
Первый мой «улёт» случился на квартире «взрослого» Славика, то бишь он естественно был ещё достаточно молодой, просто по сравнению с ним, я был ещё юн. Случилось это в году 77 наверное. Мы курнули, и он предложил послушать «Апокалипсис» Махавишну, который меня в естественных условиях вряд ли бы «вставил», учитывая мои тогдашние вкусы. Я был настоящий адреналинщик. Моим кайфом были «Slade» и иже. Но, в тот раз произошла серьёзная метаморфоза, моё восприятие растянуло широченный экран, на котором появился лес в предзакатные часы, а в глубокое тёмно-синее небо клином взмыли лебеди, заяц на поляне отбивал ритм, стуча лапами по пню. Причём не фрагментарно, «видение» было долгим, живым и удивительно объёмным. Я был абсолютно ошеломлён. Без всяких усилий, не вызывая никаких фантазий, я вдруг так естественно, целиком переместился в другую картинку.
МИКРОПОРА
Следующий, но гораздо более крутой «сдвиг» произошёл у меня дома. Ко мне приехал Боня, его природный юмор, особое произношение и акцентировка некоторых слов, картавость и выдвинутая вперёд челюсть, делали его одним из забавнейших людей моей юности. Мы с ним скорешились в 76, поступив в одну группу обувного училища, куда я пришёл накануне 1 сентября, пропустив все возможные шансы поступить куда-нибудь, из-за неуёмной любви к ничегонеделанию и желанию лето догулять до конца. Короче единственное место, куда ещё можно было вписаться, оказалось вот это училище.
Какой народ набрался в том году! География проживания моих новых приятелей существенно расширилась. Теперь это уже не только родной район и чуть дальше, как это было в школе. Теперь стали ездить в гости во все районы Риги. Учиться было бесполезно, сапожником становиться я не собирался, поэтому чувствовал себя легко и прикольно. Нам выдавали талоны на обед, а на практику направили на фабрику «Рекорд», где оказалось в избытке то, в результате чего Счастье стало гораздо ближе — море микропоры и возможность нарубить её в том виде, который был необходим для того, чтобы обыкновенные ботинки за 9 рублей, превратить в мечту.
Мы наклеили толстенную платформу и огромные каблуки, сразу радикально изменив жизнь в лучшую сторону, после чего только талоны на обед стимулировали дальнейшее хождение на фабрику. У Женьки Храмцова, моего одногруппника и большого поклонника «Uriah Heep», я купил затёртые, но офигенные джинсы с двумя пряжками на поясе, которыми можно было их подтягивать и американским флагом на заднем кармане, что делало их дико крутыми.
Надев их в первый раз, а к ним уталенную до предела в виде двух параллельных выточек на спине, рубашку в продольную полоску, я почувствовал приблизительно то — же, что чувствовала Золушка после прикосновения к ней волшебной палочки Феи. Моментально преобразившись, я стал искать в себе адекватный ответ, новому отражению в зеркале. Дополнив всё это моими шузами на платформе, я вышел из дома, спустился по лестнице вниз, открыл парадную дверь и приподнялся над асфальтом, мне казалось, что я парю, невзирая на почти неподъёмную тяжесть микропоры.
БОНЯ И КОЛОБОК
Сачконуть учёбу было похоже на то, как из оркестровой ямы, где изо дня в день под неусыпным оком дирижера пилят и пилят одни и те же марши, перебраться в зрительный зал и коридорами выбраться на залитую солнцем улицу. Оставшийся позади гул, постепенно тает и тебя наполняет сладкое чувство Свободы. И лучше, если к этому прикупить супчиков, что мы и сделали с Боней, в один прекрасный день, прямо с утра отправившись их варить ко мне домой. (Короче про второй улёт, чуть позже…) Обычно, что бы было по гуще, да по наваристей мы покупали банку борща (желательно со свежей капустой) и пакет вермишелевого супа с буковками.
Именно так в тот день мы и поступили. Всё это смешав и заправив сметаной, мы уютно устроились на разобранном диване и включили телик. Программ было всего 3. По Москве в это время, как правило, говорили про закрома и хлеборобов, 2й латышский был абсолютно беспонтовый, оставался только 3й – школьный, который мы и врубили ради прикола. И наш прогул был послан добрым проведением, потому как тот день запомнился на всю жизнь! По телику выступал странного вида человек с бородой и какими-то не совсем вписывающимися в ритм школьного канала движениями, во всем его облике была привлекающая внимание медлительность, а манера изложения и тембр голоса напоминали: — «а сейчас, дружок я расскажу тебе сказку…». Он говорил про русский фолклёр, и начал с того, что:
— Пересказывая самые известные сказки, посланные из глубин древности нашими предками и наполненные волшебной силой, что обеспечило их доставку через века, а порой и тысячелетия, мы не всегда правильно воспринимаем их первородный смысл. Ведь простая история не смогла бы достичь столь отдалённых времен, если бы не то сакральное послание что «живёт» в ней. Вот, например всем известная сказка «Колобок»! Мы с Боней ликовали!!! … а он продолжал: Существовал Бог Солнца – Ярило и Солнечное колесо – Коло. Ярило, был богом весеннего равноденствия, оплодотворял землю и обеспечивал всходы. Коло олицетворял летний солнцеворот. И вот Коло вышел прогуляться по небу и покатился от дома своего по небесной дорожке и встретил Зайца. Наши далёкие предки имели представление о зодиакальных домах и первый дом, который встретил Коло (Солнце) был домом Зайца, затем Волка, Медведя… и каждый норовил съесть Колобка (молодое солнышко), но Колобок от всех успешно уходил, всё дальше и дальше катясь по небесной дорожке. И только войдя в зодиакальный дом Лисы, уйти Колобку не удалось. Всё ближе подбираясь к нему и уверяя, что туга на ухо и не слышит его песенки, плутовка предложила ему сесть ей на нос, после чего проглотила его. Так наши предки объясняли солнечное затмение. Кстати этого удивительного человека, поведавшего нам эту «сказочку», вместо материаловедения звали Константин Александрович Кедров! Недавно я с удовольствием обнаружил его присутствие на ю-тубе, на презентации литературно-поэтического сообщества под названием «ДООС» (Добровольное общество охраны стрекоз) и объяснением, что стрекоза – это символ поэзии, ибо имеет только огромные, отражающие всё вокруг глаза и крылья!
НАЧАЛО
Хотел рассказать про следующий, серьёзный «улёт», но сверкнули и обнажились края моей ранней юности. Лето, пахнет тиной и камышом на озере «Бабелите», рядом железнодорожная насыпь, хруст гальки под ногами, запах шпал и зелёные вагончики товарняка.
На дворе 1973 год, мне 12 лет. В тот памятный день я ехал на жёлтом «Икарусе» к своему двоюродному, старшему брату. Стоя в скрипучей гармошке, я глядел через кем-то продырявленный в ткани кружок на белую, пролетающую мимо улицу и недоумевал по поводу приглашения. Мне казалось, что мой брат живёт уже во взрослом мире, а я всё ещё совершаю робкие попытки выглянуть за пределы моего детства. Он на равных с моим, и его отцом играет в шахматы и накачивает гантелями мускулы, а я мечтаю об алюминиевом, с чёрной, пластмассовой рукояткой нагане, с пульками которые можно вставлять в барабан. Но на редких наших встречах, я пытаюсь делиться с ним моими открытиями. Новый аккорд на гитаре, где то услышанная песня, кино. Шахматы и гантели, редко встречающееся сочетание. Гораздо позже я разглядел в нём интересного, увлекающегося человека.
Когда я прибыл, он предложил прогуляться, и мы пошли в сторону насыпи. Дорогу нам перекрыл медленно тянувшийся товарняк, и мы запрыгнули на площадку между вагонами. Немного проехав, мы спрыгнули на землю. Это взбодрило и как то сразу придало весу. Становилось интересно, но всё ещё непонятно. Через сосновый пролесок мы зашагали к озеру, и он сказал, что скоро подойдёт его приятель, которого зовут Игорь, который, между прочим, является «Королём района» и что он нам кое-что покажет! Интрига росла. Мы болтали сидя на берегу, вдыхая запах озера и сосновых иголок, высушенных жарой, как вдруг я заметил бодро приближающегося к нам рослого, крепкого парня и вопреки моим ожиданиям выглядевшего совсем не урлово.
Он говорил чётко и уверенно и быстро расположил меня к себе. Я почувствовал симпатию и расслабился. Мы пошли к нему домой. Ощущение чего-то предстоящего нарастало. Зайдя в дом, мы прошли в его комнату и я «застыл» увидев на его письменном столе огромный магнитофон, недостижимую мечту, вот так просто стоящую здесь. Эта мечта называлась «Вилма». Я заловил запах «свемовской» ленты и меня охватила лёгкая оторопь, словно это был запах девичьих губ. Этот запах был ещё так свеж! Пятисотка, была вправлена, с другой стороны пустая бобина. Они переглянулись, посмотрели на меня, и Игорь нажал на клавишу…
Всё что произошло потом, подобно полёту Мюнхаузена на ядре в Космос с широко расставленными ногами, еле держась и, открыв рот от перегруза!!! Сорвавшаяся с заоблачных высот лавина, накрыла меня целиком и, круша границы моего тогдашнего мировосприятия, несла всё дальше и дальше в безвозвратные дали. Эта лавина называлась «Deep Purple», а её гремящий голос «Made in Japan». Визг толпы и 30 секундный крик Гиллана, вихрь Блэкморовской гитары и каскады «Хаммонда» Лорда, нереальная скорость, на которой несли всю эту конструкцию барабаны Пейса и рыкающий мотор басухи Гловера быстро делали своё дело…
Я МЕНЯЛСЯ!
Это был величайший день в моей жизни и это, была ещё только половина. Когда первая сторона бобины закончилась, и в моих обалдевших ушах стоял гул, крики и свист восторженной толпы, её тут же перевернули, и вот тут раздалось — ОЛ РАЙТ ЭВРИ БАДЫ!!! Шокирующий голос Холдера разнёс останки прежнего мира, и возвестил о переселении в эту новую, чудесную страну, где мне предстояло познакомиться с её героическим населением. Я не помню, как доехал до дома. Потрясение было гигантским. Звук из единственного динамика был таким густым, что когда, позже моему соседу по дому, в качестве «утешительного приза» родители купили проигрыватель «Аккорд 001 стерео» за то, что он, живя с бабушкой, практически их не видел, мы умудрились достать всё тот же, бесценный «Made in Japan» да ещё и в обложке. С полным ожиданием чуда, мы поставили его на вертушку, но чудо всё никак не наступало, слишком чистым и не мясистым после того моно динамика и 5-ой перезаписи казалось разделенное варево в стерео варианте. Раздельное питание я усвоил позже, а пока хотелось «питательных» смесей.
До сих пор у меня вызывает удивление тот факт, что проводником в этот удивительный и абсолютно мой Мир оказался мой брат. Судьба именно его поставила у врат! И ему и Судьбе я пожизненно благодарен. Как благодарен Одессе и жужжащему «Привозу» где я оказался со своими родителями, гораздо раньше описанных выше событий, но, несомненно, явившихся их предтечей, в десятилетнем возрасте, с головой забитой машинками, пистолетами и единственным желанием поскорее окунуться в море.
На «Привоз» мы зашли по дороге на пляж, чтобы купить фруктов. Мой отец был большим поклонником местных, мясистых помидоров, которые он и пошёл выискивать. А мы с мамкой углубились в поисках, толи винограда, толи ещё чего то и буквально уткнулись в стоящий в ряду прохода и слегка выступающий киоск, откуда в весёлый шум базара вплеталась мелодия, заставившая меня тут же выделить её из общего гвалта. Yellow River, Yellow River — неслось так чарующе, о… это был совсем другой ритм, совсем другой вкус. Я прошёл вперёд и, встав перед киоском, плыл вместе с песней. Мамка любила рассказывать, что когда мне было 1,5 года она, держа меня на руках, стояла перед «Детским Миром», а из рупора, приделанного к электро-столбу, разносилась песня: «Топ, топ, топает малыш, прямо по дорожке, милый стриж…».
Вдруг с противоположной стороны улицы к нам подошёл пожилой мужчина и сказал, обращаясь к ней: я наблюдаю за вашим малышом. Он весь поглощен музыкой. Видимо на «привозе» она увидела то же самое в моих глазах, и мне не пришлось долго уговаривать её купить мне «ЭТО». «ЭТО» было нанесено на открытку с видом Одессы и продавец, дай Бог ему здоровья, если он жив и светлейшая память праху его в ином варианте, оценив степень происходящего со мной возбуждения, решил увеличить накал, и поставил «Help» Битлов, вот тут-то я и получил свой первый, небесный подарок.
Мамка, как я Тебя люблю! И за это, и за раскроенные и сшитые тобой клешовые штаны, и купленный в коммисионке офигенный пиджак, такого покроя и расцветки, что на танцах в школе, которые назывались «Бригантина» я чувствовал себя крутым. И за мои длинные волосы и за стены обклеенные плакатами и за то, что Ты без всякого напряга разделяла этот пёстрый мир, и даже Заппа сидящий на унитазе в окружении девиц с опахалами в руках не провоцировал Тебя, немедленно снять со стен весь этот срам. И за то что, я всегда мог прийти к тебе на работу со своим приятелем, и ты вела нас в кафе и угощала булочками. И ещё за самый главный подарок, за мою первую гитару и не какого-нибудь обычного, жёлтого цвета, а в красных разводах и ГДР-овской наклейкой с игриво улыбающейся девушкой, которую ты купила у сослуживицы по случаю ухода её сына в армию.
Любовь и Свобода, посеянные в душе ребёнка, дают соответствующие всходы. А напряги, и запреты запирают душу в тесную рубашку, и это стеснение становится всё ощутимее, пока критическая масса, сдавленная и затхлая в результате отсутствия воздуха, круша, с остервенением или болью не вырывается наружу, являя собой, как правило, уродливое дитя. Или не имея сил, так и засыхает внутри, превращая человека в тень.
Когда мы вернулись домой, две вожделенные открытки стали главным смыслом моего существования. Вирус проник глубоко и поразил бесповоротно, у нас была «Ригонда», и два её динамика обеспечивали достаточный запас мощности, я открывал окна, ставил на 45 оборотов, потому как вскипающий адреналин требовал скорости, а на положенных 33,1/3 было явно не достаточно, и выводил ручку громкости на полную. Здравствуй МИР!!! А МИР, подмигивая из соседнего окна, отвечал: «Есть герой в мире сказочном, он смешной и загадочный…».
Становилось СВЕТЛЕЕ и ПРОСТОРНЕЕ!
Пора возвращаться в 80е, хотя на «паузе» застыла картинка моего чудесного двора, залитого по весне талой водой. Я помню, как кайфовал, загребая резиновым сапожком ледяное крошево, и прохлада воды не морозила ногу, а потом забирался на невысокие холмики с обнажившейся прошлогодней травой и мурлыкал от заполнявшей меня истомы, прищурив глаз, ловя Солнце. А потом первый кусочек сухого асфальта. Скоро Лето! Обнажённые после зимы вековые деревья, обласканные первыми лучами солнца, напитанные энергией весны, набухают в преддверии радостного взрыва, и точно так же, как и молодёжь облачаются в яркие наряды горящей зелени, возвещая ежегодный карнавал ЖИЗНИ! Я это уразумел.
