ЗАПИСЬ
Всё стремительно неслось вперёд, репетиции, концерты, а вместе с ними полнота жизни и обретенный смысл существования. И теперь я уже не грезил, зачарованно глядя сквозь призму фантазий в недостижимый «сказочный мир». Прямо на глазах происходили удивительные перемены. Общение с новыми интересными людьми, новизна и острота впечатлений обеспеченная видео затрагивала эмоциональные пределы, острыми струями восторга обдавая сознание. Словно сквозь «Замочную скважину» сочился воздух и виделся «тот» мир.
Вот поэтому нашу первую «Поездовскую» пластинку, выход которой совпал с означенными временами мы так, и назвали “Поезд ушёл” – «В замочную скважину…» Все, включая обложку, было рукотворное. Рукотворной была и моя «примочка» для гитары, которую на протяжении полугода кропотливо паял, каждый раз заливая схему эпоксидкой, дабы спрятать её от глаз конкурирующих умельцев, уволенный с преподавательской работы за «авангардные методы и решения» инженер Саша Чугуев.
Высоту пиков драйвовой волны, учитывая вскипающий адреналин, мы вымеряли на репетиции и заправленная в коробку от «Биг Мафа» схема возвращалась в лабораторию на перепайку. Наконец почувствовав торжество рвущейся от перегруза аорты, схема была окончательно залита и, Бэнд обрёл своё звучание. Ира Килдыш, еще, не будучи женой Миши Медведева (Мастера звукозаписи), уже в 80м опять же собственноручно собравшего синтезатор, нарисовала несколько картин и принесла на наше одобрение. Так как, время было до — Вавилонское, и Бог ещё не смешал языки, мы дышали и жили единым пространством. Почти единодушие и почти единомыслие создавали общую тональность нашего тогдашнего миропонимания. Словно намоленный эгрегор церкви оно синхронизировало наши чувства.
Мы записывали на студии пластинку, а Ирка дома рисовала обложки. И когда всё было готово и уже придумалось название, она принесла картины. На одной из них был нарисован гигантский стеклянный куб, у которого треснула грань от давящего напора бессмысленности и несоответствия Совковой идеологии нашему пониманию Жизни. Сквозь отколовшуюся брешь текла бесконечная, безлико – серая масса. «Замочная скважина»… Совок всё ещё казался крепким, но через неё всё настойчивее доносился и уже проявлялся совсем другой, запретный и дико желанный мир. Это было предчувствие. Немыслимое предчувствие приближающегося конца этой страны, ощущающееся в нахлынувшей, непонятно как образовавшейся и объединившей всех единым движением волне.
Вторая картина почти в точности повторяла Роллинг Стоунзовскую в редко встречающемся варианте обложку пластинки — “Beggars Banquet”, на которой была изображена распахнутая дверь в туалет, унитаз и расписанные надписями стены. Итак, всё сочлось и проявилось в виде кассеты, на которую мы наклеили, переснятые картины, в чёрно-белом варианте, как и положено одну спереди, другую сзади. Родившись и, громко оповестив об этом мир, тут же начались смотрины.
Серёга Волченко (Волосан) присутствовавший и наблюдавший «благодаря» помещённой в гипс руке и, невозможности из-за этого ходить на работу, весь процесс творения означенной пластинки, упомянул некоего Олега, знакомство с которым он вёл на почве их обоюдного интереса к творчеству Высоцкого. Рассказав, что он занимается распространением русской музыки и, в коллекции у которого имеется немало «свежевыпущенных» записей Питерских, Московских и прочих групп, мы решили нанести ему визит.
Его квартира располагалась на первом этаже стандартной «пурвциемской» пятиэтажки. Дверь открылась и, перед нами возник, высокий человек, в котором читалась редкая на тот момент особенность поведения взрослого человека. В его взрослости и интеллигентности ничего не мешало воспринимать его своим. Мы с Волосаном прошли к нему в комнату, полки которой были заставлены кассетами. Это был серьёзный «писчик» и, поэтому все записи, с которых делались копии, были двухдорожечными, то есть записанной была только одна сторона.
Как выяснилось, он в недавнем прошлом летал в качестве штурмана гражданской авиации и, так как лётчики проживают год за три, успел выйти на пенсию. Крылатая братия, с которой он был в контакте, была той «службой доставки», что обеспечивала быстрое распространение столь ожидаемой «продукции» в самые отдалённые места нашей «необъятной родины». Поговорив, мы перешли к делу и он спросил: Сколько бы вы хотели получить за оригинал? Абсолютно не владея ситуацией в подобного рода делах, я прикинул рыночную стоимость хороших «пластов» и, назвал умопомрачительную сумму в 60 рублей.
Олег, ещё не слыша материала, слегка задумался, чуть — чуть помялся и согласился. Оригинал отдавать не хотелось и, он по праву остался в руках главного «архивариуса» Рок клуба Волосана. Мы привезли первую копию, и запись начала разлетаться по стране. Через две недели пролетев над бескрайними просторами страны, она приземлилась на Дальнем Востоке. Позже я повторно познакомился с Олегом Клименко, которого в своей компании называли Алик и, который оказался удивительно кайфовым человеком из практически вымершей породы «бескорыстных популяризаторов». Отправляя кассету, он мог засунуть вместе с ней в бандероль какую — нибудь редкую книжку, которую ему удавалось достать. Текущие обратно токи благодарности питали его душу.
Выпустив пластинку и почувствовав резонанс, мы ощутили себя полноценной бандой и, приобретя необходимую уверенность, начали осваивать новый материал. Гармонии обогащались более изысканными рифами. Тексты, учитывая уши и мысли «пипла», а также собственный пафос — громко и смело прокричать на «злобу дня», приобретали актуальность. Мы сменили репетиционную базу и теперь собирались на улице Карла Маркса в небольшом актовом зале районного ЖЭРа.
Это было временное пристанище, как и прежнее и последующее за ним приютившее нас совершенно безвозмездно, лишь оговорив часы репетиций, конечно – же, вечерние, когда бухгалтерия и кружки, располагавшиеся в соседних комнатах, оканчивали свою работу. Помнится там стоял новус и мы с удовольствием совмещали приятное с полезным. Типичные ЖЭРовские конторы были похожи как близнецы. Зашитые фанерными листами стены, покрытые лаком. Ленинский профиль на информационных досках и лозунг из стандартного набора, типа «Мы придём к победе Коммунизма» под всё той же тусклой лампочкой на длинном шнуре и давно остывшим стремлением.
Вдоль стен деревянные стулья с обитыми коричневым дермантином сиденьями на которых казалось когда-то сидели первые большевики. И рассыпанные по подоконнику туалета листы бланков, системы учёта «всё и вся» великой страны, часть из которых была заполнена казённой «писаниной», той что, перед тем как сгинуть навсегда в пучине водоворота, в минуты «вынужденного отстранения», безразлично прочитывалась. Ох, как странно резонировали фригидные, безликие стены с грохотом барабанов и истошным воплем драйва, а исчерченный графиками и планами ватман на стене, c текстами песен на листках. Неприкасаемая гипсовая голова вождя, ещё недавно зорко сканирующая с трибуны помыслы и чаяния народа, теперь жила в углу за гардиной и выдвигалась лишь на праздники, в качестве антуража.
Всевидящее око, наделённое мистической силой, пронизывавшее всё огромное пространство необъятной страны, потускнело и окаменело. И всё же подряхлевшие духи всё ещё жили во всех этих предметах. Волны, рождённые пластинками и записанные на магнито — ленты, всё настойчивее вплетаясь в «единое монолитное звучание», были взрывами ярких, громких звуков на фоне угасающей симфонии.
Проросшее внутри и изменившее наружность целого поколения предшественников семя Свободы, выражавшееся в походке, взглядах, длине волос, манере одеваться, поколения вынужденного прятаться на флэтах и хуторах диссонируя с «системой», убегать от преследователей перемещая свои хипповые лагеря в глухие места, сформировалось и обрело голос. Голос трудно было удержать, ибо он хотел быть услышанным. Уши искали, уши прислушивались, уши упивались. Музыка орошала жаждущие души. Всеобщая цензурная изоляция провоцировала и возбуждала воображение. Видя больше, чем написано, ныряя глубже дна, мы грезили мирами, и глаза всё настойчивее хотели насыщения. Время подошло и ветхая, защитная оболочка прорвалась.
Рок-клуб вживался и всё отчётливее контрастировал с окружающей средой. Весь романтизм оттепельно — гагаринских лет давно выветрился, и некогда весенние тона потускнели, обретя единый блекло серо – коричневый оттенок. Израсходовав запас угля героический бронепоезд постепенно замедляя ход по инерции двигал в тупик, уже почти не веря в «запасный путь». Вера, энтузиазм и энергия ослабли и поддёргивались на критической отметке.
Теряя запал, страна всё больше превращалась в безликое багрово – красно — лицее существо неопределённого рода в коричневом пальто без талии, в грибообразной вязаной шапочке, в сапогах на сплошной каучуковой подошве что бы не боясь, месить грязь во дворах, и авоськой в руках. Иссякшая потенция превратила горящую спортсменку в посудомойку, а пламенного строителя коммунизма в швейцара. Словно во все огромные алюминиевые кастрюли, в которых повсеместно заваривали чай, всё время добавляли бром. И вот на этом фоне первые декодеры впаенные в телевизионные платы отечественных телеков, перенасыщали яркими красками опухшие от недосыпания глаза и протёртые слюной головки магнитофонов поднимали частотку, что бы звенело железо барабанов.
Система считала допущенное ею снисхождение в виде Рок-клуба очередным «Макаренковским» экспериментом и морщилась как от больного зуба, делая попытки его залечить. В «Дзинтарпилс» приехала комиссия во главе с Раймондом Паулсом, для которого всё что он увидел, было далеко за гранью его приемлемых полномочий соглашаться, и оттого ставившего его и членов комиссии в дурацкое положение, в которое они и попали, пытаясь официально давать оценку увиденному.
Какой глупостью было мерить дух линейкой, разглагольствуя о первичности формы. Всё равно, что вместо сказки на ночь, ребёнку читать основы материализма. Только что рождённое, оно бойко пульсировало, и было таким непосредственным, таким естественным. Очень скоро оно начнёт обретать и вживаться в форму, заменяя естественность узнаванием. Когда очередь выступать дошла до нас, то я, перед тем как неистово заорать «Пусть», показал язык комиссии, чем сильно порадовал всех присутствующих братьев и сестёр.
В короткий миг между безумствами, творимыми человечеством, появляется просвет, сквозь который проливается Свет, озаряющий оцепенелые души, измученные войной, заряжая их жаждой Жизни. Перекопанная и напоенная кровью почва даёт удивительные «всходы». Выйдя на «Новый круг», первозданная, весенняя поросль вспыхивает небывало яркой краской, а Творец громогласно оповещает застылый мир о рождении любимого ребёнка.
РОК Н РОЛЛ
Журчащий, девственно чистый родник начинает своё стремительное движение навстречу Жизни с высоких чертогов Божьей обители, орошая израненную землю. Незатянутое темя пульсирует в ритме Вселенной, отзываясь песней. Играючи, ещё не совсем связно, но торжественно лопоча: «Хаба-луба», его сердце словно камертон, стремится настроить разлаженный мир на радостный тон. Имя ему РОК Н РОЛЛ. Необузданный, кипучий, он словно возвращает к «древним мистериям» увлекая ликующие души в безумный хоровод.
Спускаясь в долины, окрепнув и превратившись в ручей, стройный, длинноволосый Ангел с гитарой, поёт о любви и «Доме восходящего солнца», а святые девы плетут венки из полевых цветов. Всё едино и небо и души и песни. Немного повзрослев, и получив в подарок удивительные новые игрушки — электричество и похожие на рогатые шлемы древних Богов гитары, приходит пора познать мир. Грифы, словно фаллосы, изливая электрические разряды, призывают к ВЕЛИКОМУ СОИТИЮ, и девы, сливаясь в экстатический хор, восторженно принимают его!
Начинается великий исход, условные плотины возведённые (дабы удержать его в русле) не выдерживают напора и, превратившись в реку, он несёт свои волны в «триумфальное путешествие» на встречу с городами и странами. И теперь уже не небо отражается в нём, а каменные фигуры атлантов, величественно подпирающие балконы на фасадах домов, взлетающий ввысь бетон и сверкающее стекло, вереницы людей и машин растекающиеся в хаосе звуков и гула большого города, манящий неон «ночных кварталов».
Жадно впитывая и растворяя в себе всё разнообразие, он с озорной лёгкостью меняет вкус и цвет. Студенческие кампусы, словно пробудившись после долгой спячки, упиваясь божественной силой родника, распахнув настежь свои жаждущие жизни и путешествий души рождают удивительные песни, обретая Смысл. Никогда ещё мир не был таким молодым, таким ярким, таким свободным и таким непозволительно счастливым.
Сократив своё первородное имя до гордого Рок, невиданно широко разлившись, он вливается в жаркое «Лето Любви», провозглашая свою республику Свободы. Заполняя поля, цветастое, безбрежное племя, гигантской волной взмывает в небеса за пламенным ангелом Джими. Кажется счастье отныне, навсегда поселилось на земле и, ничто неспособно его теперь отнять. Упустив возможность укротить, старый, изворотливый мир, решает искусить дитя. Всё тот же змей протягивает наливное яблоко. Все «прелести» жизни за душу – цена сделки.
И вот вокруг полей выросли заборы и, возвращение домой стало платным. У Свободы нет цены, цена есть у продукта с надписью «Свобода». Вот и «фенечки» стали плести на фабриках, загнав туда же детей, что бы зарабатывать на билет «Домой». Посмотрите на птиц небесных, они не трудятся, а прекрасны… — пытаясь возвратить неразумных в Рай, говорил «небесный хиппи» Христос.
За всё надо платить – шипит в ответ змей и, снова подсовывает ржавые гвозди. Уже всё сотворено, пытается пробудить Христос, стоит только руку протянуть и вот сочный плод, и солнце каждый день улыбается и голубое небо наполняет лёгкие Божьим дыханием и, подлинное «чудо» — всё разнообразие цветов, растущее из одной земли, своей красотой и удивительными ароматами насыщают обитель. «Всё глубже в недра и реки вспять» – не унимается слепой расчётливый умник и неистово копая, ворует у себя же.
И вот, единое племя, ещё вчера одной «земляничной поляной» певшее – Навсегда…, теперь разделено на тех, кто поёт и тех, кто за это платит. Когда то чистый, светлый ручей радостно и естественно игравший солнечными бликами, разлили по бутылкам и флаконам и, наклеив этикетку стали продавать. Великое единство распалось на яркие кусочки. Джаз – рок, хард – рок, арт – рок, симфо – рок. Растворяясь в прилагательных, он всё ещё был существительным.
Почти утратив чистоту и прозрачность его всё ещё можно было пить. Уже покинули землю пламенные Ангелы, оставив в сердце щемящий след исчезающего рая, и пришедшие вслед за ними юноши того же племени, пытались играть в игры Богов… но, уже не слыша, а сочиняя песни. Затянутое темя всё реже улавливало нисходящие импульсы, всё чаще уступая уму. А ум очарованный миром, соблазнённый успехом и звёздной жизнью жаждал всё большей славы.
Что река, хочу быть океаном. Подобно гигантскому Титанику, воплотившему в себе все амбиции неуёмного человечества, он отправился к самым «пределам», что бы воздвигнуть монумент во имя себя, о который и разбился, как об айсберг. Поглощенный океаном, сильно разбавленный, ручей почти утратил свои целебные качества и теперь прежде чем сделать глоток, его приходится долго фильтровать. «Дом восходящего солнца», превратился в «могильный склеп». «Вавилонская башня» заменила «Лестницу в небо». Живой звук и голос вымеряется и штампуется «цифрой». Инструкции по «изготовлению музыки» не прикол, а реальность.
БИТЛОВСКОЕ, НАДКУШЕННОЕ ЯБЛОКО НА МОНИТОРАХ КОМПОВ ЗАСТЫЛО СИМВОЛОМ ВНОВЬ ПОТЕРЯННОГО РАЯ.
Но отзвук в сердце и отсвет в глазах, всё ещё напоминают то безумное, счастливое, взъерошенное Время…
