В тот момент, когда проказник Арлекин выбежал на сцену балагана с огромной палкой в руках, чтобы выбить пыль из несчастного Пьеро, напряжённый воздух разрезал звонкий голос и Дух, воплотившийся в деревянной, остроносой кукле облачённой в коротенькую курточку и полосатый колпачок, возник прямо перед ними. Назвавшись Буратино, он поведал им тайну «золотого ключика» и позвал на поиски «таинственной двери».
И печальный романтик, безнадёжно влюблённый Пьеро и задира Арлекин, вынужденный вечно потешать хозяина, почувствовали зов далёких приключений…
Исходив полмира, убегая от преследователей, отважный скиталец вернулся домой, в каморку папы Карло. Усталому и голодному, ему почудилось, будто он «слышит» как бурлит баранья похлёбка в нарисованном очаге. Искушаемый воображаемыми запахами, он подошёл слишком близко и, наклонившись, продырявил холст, за которым и оказалась «заветная дверь».
Так оказывается, Счастье находится на кончике носа! – прошептал изумлённый Буратино.
КАМЕРТОН
«АЛЛЕГРО»
С Валерой мы познакомились в 1983, в легендарном в те годы кафе «Аллегро», на нашем первом в истории «Поезда…» выступлении. «Аллегро» располагалось в старом городе, достаточно вместительное, оно имело редкий по советским меркам дизайн. В дневное время это было очень модное место встреч. Всё там было немножечко «не так» и более расслабленный в плане манер и одежды вид официантов и, наличие сцены и, расположение столиков, и запах дорогих духов и деловые, высокомерные взгляды фарцовщиков и, даже картонный кружок оранжевого цвета, прилагавшийся к чашке кофе, на котором игривым почерком был выведен гордый логотип. А вечером оно преображалось, наполняясь совсем другой публикой, публикой которой в полном смысле повезло, потому что с начала 70х это место стало местом проведения джазовых сэйшенов, удивительно талантливых и ярких музыкантов, которых породило послевоенное время, заряженных неуёмной жаждой жизни и молодым бунтарским духом.
Вот эту немного «не нашу» атмосферу обеспечивало (как это не странно) кураторство Горкома Комсомола в лице некоторых довольно либерально настроенных людей. А также далёкое от «Центра», почти периферийное расположение республики, где жёсткие директивы «Центрального комитета» слегка слабели, отчасти потому что у местного населения был достаточно большой процент проживавших за границей родственников, обеспечивавших «лёгкое разложение советского сознания» в виде пластинок и джинсов, наличие порта и постоянное присутствие иностранцев, дававших пищу фарцовщикам и «валютным» девочкам. Ну и конечно желание хоть чуть- чуть заткнуть «вражьи голоса» тем, что в Советской Стране всё же, что- то можно.
В середине 83го, в Риге образовался Рижский Рок-Клуб, и пришло наше Время. Весна «взорвала» набухшие почки, вспыхнув яркими красками на сером фоне, наполнив воздух желанием, движением, молодостью. Музыка, журчащими ручьями, о — то всюду бежала на встречу и, сливаясь, превращалась в мощный поток. Это было время удивительных (самиздатовских) книжек, раздвигавших границы «чётко и навсегда» очерченного совковыми идеологами мира. Взрыхленное сознание было готово к взрыву и, он прогремел. Видео — мощная, неудержимая волна, словно цунами крушила то, что казалось незыблемым, обнажая «скрываемое». Именно видео нанесло сокрушительный удар по железному занавесу, в результате чего образовалась брешь, и мы увидели «тот» мир, который представляли, глядя на почтовую марку с видом Нью-Йорка и летящим над ним пропеллерным самолетом, зелёного (не нашего) цвета. Вглядываясь в маленький квадратик, почти реально виделись движущиеся улицы, огни реклам и слышался сладостный гул города. Или замерев в кино…, за одну минуту успевали прочувствовать вместе с господином Крюшо взлёт в лифте на 102 этаж Эмпайр Стейт Билдинг. Я уже не говорю про «Фантомаса» и «Золото Маккены». Теперь не надо было ходить 10 раз на один и тот же фильм, ради вот «этой» одной минуты. Теперь смотрели сутками.
Обладая подвижным умом и природной деловой хваткой, будучи абсолютно живым, наполненным музыкой и готовым жадно, как весенняя земля впитывать всё интересное и новое Валерка был в эпицентре того времени. Деловая его часть быстро наладила связи с Москвой, и он стал поставлять видео в Ригу. Первые просмотры у него дома, обалдения, восторги, обсуждения — это целая История. Вторая его часть романтическая, длинные волосы, всегда с собой фотоаппарат и одна волна с музыкантами, художниками и вообще Арт-людьми.
Выходя на первый концерт только что провозглашенного и официально зарегистрированного Рок клуба, хотелось чувствовать себя уже совсем рокером и, как и полагается взорвать этот скучный, серый мир… Я облачился в девичью, жёлтую пижаму с утятами, и, осознавая, что стою на сцене комсомольского кафе, решил из неё истошно и громко вылупиться. Когда Валерка это увидел, как он, спустя час говорил мне:
— Я глядел на вас и видел, как взрывается весь этот карточный домик, я чувствовал …- прежнего Совка уже больше не будет.
Конечно, в руках у него был фотоаппарат, и первые наши снимки появились благодаря нему. Вот так мы и познакомились и не расставались уже до последних его славных дней.
Постепенно стал образовываться круг нашего общения. Я благодарен Судьбе за такую уникальную возможность и драгоценный шанс быть знакомым и дружить с теми замечательными и такими редкими людьми. О каждом из них можно много и ярко рассказывать. Каждый из них сам по себе отдельная планета, а вместе целая Солнечная система, гармоничная и наполненная смыслом существования.
МИША НИКИТИН
Первым из этого списка «Замечательных людей» был Миша Никитин. Человек с почти настоящей на тот момент «американской» внешностью. Он носил куртку в красно-чёрную клетку и небольшую бороду, на его лице светились умные, проницательные глаза и был он практически недосягаем и не уловим, исключая только тот круг людей, который он допускал к себе. Поэтому у него была кличка — Чердак. Были и другие вне круга, безуспешно пытавшиеся проникнуть за запертую дверь Чердака. Они строили мрачные догадки и, играя в «посвященных», многозначительно называли его Шиза, создавая вокруг него ореол таинственности. Его отец, которого на тот момент уже не было в живых, был майором КГБ и поэтому Миша жил на самой красивой улице в Риге, в доме, который спроектировал Михаил Эйзенштейн, отец знаменитого режиссера. В квартире, где на 50 квадратах, на роскошном паркете под Югендовской лепкой, располагался огромный черный рояль, два 3-х дверных шкафа, большое трюмо и широченная кровать, которая почти никогда не убиралась, просто сверху стелился ковёр.
Когда Рок-клуб вышел в своё более широкое плавание, то власти города отдали для проведения концертов с целью — в одном месте собрать всех бунтарей и «не согласных» старый кинотеатр, который находился почти на отшибе. И вот, после очередного сэйшена, возвращаясь на трамвае домой, я почувствовал, как кто — то трогает моё плечо. Я обернулся, это был Миша Никитин. Мне исполнилось 22, ему на 12 больше, и он сказал — «… ты похож на Фрэнка Заппу, Боба Диллана и Барбару Стрейзанд в одном лице». Из этого списка я знал в лицо только Барбару Стрейзанд, благодаря «Смешной девчонке» и подумал: из-за носа. Я слегка офигел, а он улыбнулся и протянул мне обрывок газеты, на котором был написан его телефон.
— Позвони и приходи…
И вот я стою перед его огромной двустворчатой дверью в роскошном подъезде с камеями, которые испытали на себе весь «справедливый гнев» пролетариата в виде отбитых носов. На двери латунная табличка и выгравирована надпись НИКИТИН. Как то моментально вспомнился Воланд…
Дверь открылась и я вошёл.
Прямо у входа стоял секретер, на полке которого лежало несколько выпусков «Морнинг стар» это то, что можно было не заметно стащить в гостинице «Латвия» или «Рига» и так как Миша перфектно знал английский, перечитать от корки до корки. А так же биография Боба Дилана тоже на английском, увидеть которую в то время, было равносильно тому, как увидеть фирменный альбом картин Сальвадора Дали. Пройдя в комнату, Миша усадил меня в кресло и…
ПЕРЕВЕРНУЛ МОЁ СОЗНАНИЕ РАЗ И НАВСЕГДА!
Дело в том, что в его двух — 3х дверных шкафах вместо белья и рубашек, тесными рядами стояли пластинки. Причём музыка на них была та, которую ни моряки, ни родственники, живущие за границей, сюда не поставляли. Это была другая, огромная волна альтернативной авангардной музыки, эпицентром по распространению которой на «одну шестую часть суши» он и являлся, благодаря его жаждущей свободы и знаний неуёмной душе мечущейся в тесных рамках совка, а также природному вкусу и невероятно смелой по тем временам идее написать известным английским авангардным музыкантам Фреду Фриссу и Крису Катлеру дружба с которыми у него длилась годами. И это под неусыпным прицелом КГБ. Отсюда его изолированность почти ото всех и кличка «Чердак».
Отсылая им то, что можно было купить в пластиночных магазинах, а именно классическую музыку в исполнении высочайших музыкантов Ойстраха, Когана, Рихтера и т.д., взамен, от них он получал всю «альтернативу». Вот так она и распространялась по стране.
К нему периодически приезжал Артемий Троицкий за свежей информацией. У него же мы второй раз встретились с Валерой. Дело в том, что они оба были большущими поклонниками Фрэнка Заппы, о котором в те времена вообще мало кто знал. Их юмор, дерзкий, с дикой долей сарказма, учитывая их диссидентский настрой, воспринимался как острая приправа, без которой жизнь казалась пресной. Диссидентство носило тотальный характер, буквально всё, каждое слово, каждое движение было пропитано противоречием и вызовом. И лучшего фона, чем Совок, для вот этой «точной настройки», нельзя было придумать. В этом заключался и абсурд, и прелесть тогдашнего существования. На фоне Совка всё обретало смысл и музыка и книги и общение. Именно этого сегодня и не хватает. Шкала сегодняшней жизни фонит от засилья мелких радиостанций и ни одна не привлекает. Ни одну из них невозможно назвать своей. Почти все, они похожи на «брызги на мелководье», а тогда ныряли на «глубины». Полностью «превращаясь в уши», внимание напряженно пробивалось сквозь помехи и завывания «глушилок» и, улавливая ритм, восторженно обмирало. Валерка привозил из Москвы, и умудрялся здесь доставать, редкие книги. Так, именно он познакомил меня с Борхесом и Картасаром. А потом было редкое кино на видео, и он был увлечённым экспертом и бесконечно влюбленным в это дело человеком.
Помню, как в самом начале Видео – эры мы с Мишкой приехали к нему, и он поставил «Пролетая над гнездом кукушки», а потом рассказал нам историю Милоша Формана. А, ещё через пару дней «Жестяной барабан» Шлёндорфа. Тут уже Мишкой, были проложены тропы в своих информационных путешествиях, и мы очутились на некоторое время в «неведомом» нам мире. Пришло время учиться, впитывать, набирать и впервые я это делал с полнейшим вниманием и удовольствием. Всё это перекапывало сознание, взрыхляло почву, и поэтому рост был буйный…
А ещё Миша Никитин был бас — гитаристом и одним из основателей практически первой в Совке, за несколько лет до Курёхинской «Поп механики» авангардной группы «Атональный Синдром», о чём надо говорить отдельно и обстоятельно. Это очень странная и удивительная история.
Впервые я услышал «Атональный Синдром» всё в том же «Аллегро» и вид «фронтмена» Олега Гарбаренко облаченного в черное плотно обтягивающее его худющее тело трико, с пиратской косынкой на голове, сидящего за роялем и играющего всё то что никогда до сих пор, не звучало в моей голове, меня просто вынесло куда- то на периферию сознания и слегка испугало. Звуки никак не хотели складываться во что — то понятное, линейное, что я смог бы уложить в привычную для меня на тот момент схему восприятия. Восприятия ещё достаточно скудного, но зато с огромными просветами чистого неба, что обеспечивало почти детское, огромное «видение», словно сидишь и смотришь широкоформатный фильм.
Учитывая что то время по интенсивности и плотности событий было похоже на «Эру Творения» из Книги Бытия, спустя всего лишь год я вышел на сцену вместе с теперь уже таким кайфовым, почти понятным «Синдромом», и после выступления, один из не менее удивительных персоналий, а именно Александр Иванович Аксёнов, о ком речь впереди, похлопав меня по плечу, сказал (немного картавя) — «Круто… сегодня улёт удался «. Я был бесконечно рад и уже чувствовал себя полновесным гражданином этой особенной, удивительной страны. Последним на этом сэйшене выступал «Поезд ушёл» . По традиции, встав в круг, приблизив головы, мы заорали и услышали звук фонограммы «Колёса диктуют вагонные… » это была наша фишка, между песнями ставить «совковый нудняк», затем ведущий выдохнул: … выступает «Поезд Ушеееел»!!!!! И нас вынесло на сцену. Ощущение что ты несёшься на карусели «ромашка»… белый круг, сначала охватывающий всех на сцене, постепенно переползает в зал и захватывает «пипл», всё и вся движется в едином ритме.
Что такое «Полный кайф» в детстве? — это когда сидишь в кинотеатре с дружками и все видят одного и того же Чингачгука и одного и того же Бэшана. У детей и у счастливых Чингачгук один, тот самый.., а у не очень, разные.
АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ АКСЁНОВ
После этого сейшена пришла очередь ближе познакомиться с Александром Ивановичем Аксёновым. Он и тогда, имея достаточно широкую кость и ощутимый налёт благородства на лице, вызывал желание обращаться к нему с почтением. Пройдёт совсем немного времени и от дистанции не останется и следа, а дружба наша завяжется на долгие годы и постепенно проявится удивительно жизнестойкая, полная невероятных историй и драматизма биография этого человека. В ту пору он был в каком- то офицерском звании и работал на должности директора клуба РКИИГА — Института Инженеров Гражданской Авиации. Должность директора клуба в столь почётном заведении самым непостижимым образом досталась ему, предопределив очень многое из того что «цепануло» в этом городе.
Это и яркие вёсны студентов, и первый «Питерский влом», когда громогласно ввалило в Ригу безумное, пышущее племя молодых и не очень, теперь уже маститых художников, в авангарде с Сергеем Курёхиным, ветроподобным, в джинсовой куртке, на спине которой бисером было вышито КАПИТАН. Здание клуба, выполненное в стиле Совкового Классицизма, трещало по швам от количества заполнившей его публики и происходящего на сцене «безобразия». На огромных, от потолка до пола полотнах, обезумевшая от кайфа Арт братия огнетушителями и баллонами с красками рисовала картины, а в это же время на сцене Курёхин стоя спиной к публике размахивал руками и периодически подпрыгивал, синхронизируя толпу музыкантов, часть из которых держала в руках гитары (среди них склонив голову набок и поблескивая расшнурованными, воткнутыми куда-то глазами стоял Цой), а другая что было мочи дула в саксофоны. И волна звуков и то, что проявлялось на полотнах, широкими мазками заполняло пространство, раздвигая стены и захватывая окрестности.
Клуб неслыханно нагло, ярко и громко гудел на весь город, и как тот поезд из «Небес Обетованных» парил над ним. Дух Свободы был настолько ошеломляющим, что я и не заметил, как человек 20, словно по воздуху, преодолев пространство, перелетело ко мне в дом и заполнило 15 квадратов моей незабвенной квартиры. Укуренный Густав (барабанщик «Кино») прислонясь к стене, к нашему крайнему удивлению, учитывая то, что «полёт» происходил на дикой высоте, и топлива хватало, что бы 2 раза обогнуть земной шар, очень серьёзно требовал водки. Питер, Революция, Аврора подумали мы и заржали… Гриня из «Странных Игр» играл игрушечным пистолетом и смешно, как киллер, который слушая марши, воткнув наушник в ухо, дырявил отвёрткой Бетховена из случайно забредшего на советские экраны, снятого в стиле «нью вейв» крутейшего фильма «Дива», скрипел: – не люблю негров. А Рэй Чарлз, а Стиви… говорил я ему и мы снова ржали. Это был просто понт. Немножко хотелось поиграть в «крутых», в фирму. Голова реально ехала, столько свободы и никаких клише, всё же впервые. Тектонические плиты после долгого застоя, сдвинулись, и накопленная энергия рванула наружу. Последние песчинки в гигантских песочных часах летели стремительно, вот также стремительно неслась к своему концу огромная страна. Скоро Чернобыль, скоро рванёт и не только реактор. Помню, утро наступило не сразу, всех постепенно рассосало и мы сидели на диване вдвоём с Гриней, и пили чай.
И всё это Аксёныч! А ещё там располагалась репетиционная база «Синдрома», где каждый звук был чужд идеологии и это в «святая святых», в советском клубе. Это как первый в Риге концерт «Slade», когда самая хулиганская команда играла в тогда ещё «Доме Политпросвещения», ныне Дом Конгрессов. А потом он отстроил театр и стал режиссером. Хронологию жизни Аксёныча я постигал из конца (Дай Бог ему долгих лет жизни) в начало, открывая для себя удивительно стойкого, бескомпромиссного, несгибаемого человека. Его истории словно тексты «Дорз» — Нерв, пульс, непримиримость. Недавно мы с моим приятелем Серёгой Волченко (Волосаном), решили наведаться к Аксёнычу. Целью Волосана было взять у него интервью. Аксёныч похожий на брамина, красивый, с копной длинных седых волос затянутых в хвост удивительно гармонирующих с его небритостью и добрыми тёплыми глазами, поведал нам свою юношескую сагу.
Он был ещё совсем молодым человеком, когда волею Судьбы ему пришлось жить без родителей с одной лишь, горячо им любимой тёткой. И вот однажды милицейский «бобик», за рулём которого сидел пьяный мент, на полной скорости, на глазах у него насмерть сбил его тётушку. Шло следствие и всё дальше и дальше уходило от реальности. Наконец наступил день суда. На глазах у изумленного, юного Аксёныча дело вывернули наизнанку, представив мента практически жертвой, и провозгласили, что его следует немедленно отпустить, на что юное пылкое сердце отреагировало как в настоящих романах о героях. Стремительно выскочив из рядов свидетелей и на ходу выхватив нож, он подлетел к негодяю и нанёс «удар чести», за что, конечно же, сразу был схвачен, скручен и помещён в психиатрическую больницу к своему первому рубежу жизни, после которого начнётся совсем другая, новая история. Долго и мучительно борясь с превращением в овощ и пытаясь реально не сойти с ума от соседей из «зазеркалья», он как то услышал удивительную музыку, неожиданно просочившуюся в его палату.
Звуки лились из больничного коридора, и он пошёл на них как на дудочку Нильса. За пианино сидел высокий, худой человек, интеллигентное лицо которого, абсолютно не вписывалось в контекст сего заведения и крупными руками водил по клавишам. Придвинув стул, он сел рядом с инструментом. Постепенно пробуждаясь от застылости, он уловил непонятный, но зовущий голос, словно пытавшийся, что- то сообщить. И вдруг его душа, выпорхнув из больничного халата, подхваченная мелодией, взмыла вверх и узрела смысл. С этого мгновения начиналась новая жизнь! И в ней отныне будет присутствовать этот человек. Словно специально, что бы показать всю абсурдность, гротеск и непредсказуемость Жизни, а также обозначить основной тон, вокруг которого будет строиться их будущая музыка, Судьба выбрала именно этот коридор, на самой обочине гудящего Мира, куда им вскоре предстояло вернуться. Волшебного проводника звали Олег Гарбаренко.
