ГОГА
А, чуть позже в Рижском аэропорту мы с Борькой встречали Гогу (Георгия Дзержановского), одного из самых колоритных персонажей Рижских улиц 70х — 80х годов. Гога служил актёром в прославленном Театре Юного Зрителя под началом замечательного Адольфа Шапиро. Длинные, чёрные как смоль волосы он заплетал в косу или, развевая на ветру густой хвост, катил на своём спортивном велосипеде по паркам и улицам. Когда заканчивался театральный сезон, он вписывался, в какую нибудь поискную экспедицию, состоящую из таких – же как и он, увлечённых энтузиастов, и отправлялся осваивать пределы нашей необъятной Родины.
Из своих многочисленных театральных и поискных путешествий по городам и весям, он привёз немало экзотических вещей, и все они развешенные и расставленные в небольшой, принадлежавшей ему комнате, составляли удивительную коллекцию. Старинные часы, ключи, замки, большущий Суховский чайник, нагайки и тюбетейки, сервант Пушкинской эпохи и многое другое ярко контрастировало с повсеместно, одинаковой «обстановкой» совковых квартир. После обретения «независимости», Раймонд Паулс, в ту пору находящийся в должности министра культуры, вдохновлённый пъянящим порывом «национального очищения», предложил Шапиро покинуть пределы страны, что гордый режиссёр и сделал.
Прославленный театр закрыли, и Гога уехал в Москву. Там он поступил в труппу Анатолия Васильева и стал увлечённо постигать авангард и тонкости режиссуры мастера. А позже, когда бардак захватил страну и очаг культуры переместился в кабак, уехал в Лондон, в который влюбился безоглядно. Он купил небольшой микроавтобус и памятуя изречение великого Шекспира – «Весь мир театр, а люди в нём актёры», стал знакомить англоязычных и русскоговорящих туристов с удивительными, не значащимися в рекламных проспектах местами.
Чудом сохранившиеся газовые фонари в проулках, конюшни адмирала Нельсона, превращённые в гостиницу (учитывая тонкий английский юмор), обнажающиеся при падении воды в Темзе стапеля, на которых когда-то стояли гордые каравеллы флота Её Величества. Путешествие и рассказ о пиратах, начинается в старейшем пабе Лондона, открытом в 1520 году под вывеской «Devils Tavern». В 1543 он получил новое имя «The Prospect of Whitby» и с тех пор ни разу не прекращал свою работу. Слева и справа от входа висят две внушительных размеров доски и на них перечислены имена королей и королев, в бытность которых он исправно отпускал эль.
Он стоит прямо на берегу Темзы и, как и все настоящие пабы, являет собой прототип корабля. Двух этажный, со скрипучими дощатыми полами и массой корабельной утвари, горделиво развешенной на стенах. С верхнего яруса, через застеклённую дверь, можно выйти на палубу и вдохнув свежего воздуха, насладиться величественной панорамой Лондона. Но повернув голову влево, реальность оскалится улыбкой «весёлого Роджера» и пробежит холодком по спине. Зловещая петля на рее, всё ещё поскрипывая, ждёт очередную мятежную голову.
Именно здесь вздёргивали отмеченных «чёрной меткой» пиратов. Как то на Рождество, мы с Беаткой прилетели к Гоге в гости, и уже через 20 минут после нашего приземления, он припарковал свой автобус у живописной, тихой улицы освещенной ночными фонарями. Мы прошли вдоль линии, глядящих на Темзу уютных, частных домов и нырнули в падужную, заросшую плющом калитку. Указав на стоящее внутри двора, небольшое, выполненное в английском стиле строение, Гога изрёк: это здание старинной почты и именно здесь Битлы снимали «Help». А, вот здесь, показав на дверь соседнего домика, они пили эль после съёмок.
Мы зашли в небольшой, тёплый паб и, расположились перед камином, в котором жарко потрескивали дрова. Гога стал демонстрировать, как надо правильно вкушать благородный напиток и распрашивать посетителей, знакомы ли они с тем, чем примечательно сие место. Улыбаясь, они пожимали плечами, а узнав, вспыхивали радостью в предвкушении своих «удивительных» рассказов. В тот же вечер, мы торжественно прошли по знаменитой «зебре» и переступили святой порог «Abay Road» рассказав сторожу историю о том, что я музыкант из России.
Глядя на счастливую Беатку, застывшую в позе Джона на «белой полосе», я вспоминал что это место значило для меня. На утро мы отправились к дому Маккартни на Кавендиш стрит, и я заглянул в щель почтового ящика, в котором оказалось полно корреспонденции. На одном из окон была отодвинута занавеска, и казалось, что сейчас появится Пол. Недалеко от его дома сохранился один из самых старых в Лондоне знаменитых красных почтовых ящиков в виде шестигранника, потому как все остальные в основном круглые.
Потом мы пили кофе в кафе, на соседней улочке, где любил притормозить Пол по дороге на студию. Затем знаменитая железная, выкрашенная в зелёный цвет и вся исчерченная признаниями в любви Великому Притворщику, дверь в глухом каменном заборе, окружавшем покой незабвенного Фреди. Галерея, где встретились Джон и Йоко и рядом клуб, где первый раз выступил, только что прибывший в Лондон Джими. Мы заехали на могилу к Марку Болану и выпили очередную порцию Эля в таверне, где Маркс писал «Капитал».
Раунд Хаус – знаменитое здание депо, где пела Дженис и выступали Дорз. Пёстрый Камдаун Лок и удивительно красивый, белоснежный, выполненный в колониальном Лондонском стиле дом, где свои последние дни на этой земле жил «пламенный ангел» и откуда он отправился в свой последний «трип». Я, стоял перед его дверью, в голове звучала «Little wing”, а с пронзительно голубого неба, ярко светило солнце и сочная зелень пальмы, невзирая на декабрь, горела вечностью. И ещё множество ярких впечатлений, уместившихся в наши, пять рождественских дней.
Гога прибыл на родину без ностальгических вздохов, облачённый в килт и держа в руках знамя с древне — английской геральдикой изображающей крест и именуемой «Святой Георгий». В точности следуя ритуалу, он поклонился земле, на которую вступил, и преклонив колено, отдал честь знамени. Встречающая публика отреагировала полным удивлением, а мы с Борькой прибитые увиденным, кайфовали.
Через полчаса мы уже сидели в Борькиной квартире, под самой крышей, на которую при желании можно было выбраться через жестяной люк, окружённые пластинками, книгами и несчётным количеством фарфоровых чайников. Мы пили «олдовые» виски привезённые Гогой и слушали его рассказы. Гога поведал, что совсем недавно он был в Питсбурге у Миши. Вначале Мишу привезли в Оклахому и загрузили по самую макушку работой. Переводы, переводы, а позже, заметив его глубокое погружение в текст и свойственный ему поиск смысла, попросили заняться толкованием.
Миша стал «толкователем святых текстов». Он не роптал, работа увлекала, но требовала здоровья больше, чем у него оставалось, и вскоре снова произошло ухудшение и очередное серьёзное хирургическое вмешательство в его измученное тело. Ему пересадили почку, и Гога вспоминая интонацию с которой Миша поведал ему об этом, сказал: Во мне теперь живёт почка какого — то негра, и поэтому, я чувствую неодолимую тягу к блюзу.
Как то ко мне пришло письмо от Миши и я этому крайне обрадовался и конечно же был удивлён – продолжал рассказывать Гога.
Это был год, когда рухнули башни и я моментально понял, что нужно лететь именно сейчас. Народ охваченный паникой, естественно боится летать и поэтому билеты не должны быть дорогими. Я созвонился с Мишей и известил его о дате прилёта, сказав: что встречающим будет легко меня обнаружить, ибо выйду я с флагом Христа в руках, тем самым, именуемым «Святым Георгом». Кстати, это первый и самый древний английский флаг – пояснил Гога, названный так в честь римского трибуна, покоящегося в Израиле по иронии судьбы рядом с могилой Бен Гуриона.
На это Миша отреагировал категорически, сказав, чтобы я ни в коем случае не рисковал, ибо учитывая панически – тревожные настроения, царившие в те дни в Америке, это может быть расценено как очередной террористический выпад. В аэропорту меня встретил Мишкин приятель, эмигрант из Чехии по имени Скип. Гога засмеялся и сказал, что Скип – это такая «хреновина» для мусора. Я прилетел прямо на праздник. Америка отмечала День Благодарения. Ехали мы очень долго и когда добрались, навстречу вышел Миша. Мы обнялись, прошли к нему в комнату, и выпили по стопочке.
Потом были воспоминания, воспоминания и мне казалось, что это продолжение Рижских посиделок. Я ему рассказал о своих перепетиях, переездах, о том, как закрыли театр и о том, как я наконец оказался в Лондоне. У меня с собой оказалась книга написанная Шапиро и подаренная мне, в которой кроме всего прочего он описал как уничтожали театр . Мишка прочёл её в один присест, сидя вечером на крохотной веранде и попивая кока колу.
Незадолго до закрытия театра, в Риге появился загадочный и удивительный Анатолий Васильев: – описывая свою мистическую историю знакомства с режиссёром, продолжал Гога. Его пригласил Адольф для постановки в качестве режиссёра, спектакля под названием «Вариации для феи Драже». Мне страшно хотелось поучаствовать в нём и вот тебе пересечение судьбы! Так случилось, что я взял сакс и, встав на улице, прямо у кромки проезжей части, стал играть, вплетаясь криками сакса в рокот машин.
И тут идёт Васильев. Услышав звуки, он посмотрел в моём направлении, а я подошёл к нему и сказал: Возьмите меня в спектакль. И он взял. На самом деле это была довольно отчаянная по тем временам Совковая аллегория. По сценарному замыслу, в сильно уплотненном особняке проживает куча людей, в том числе и хозяйка, которая по ходу пьесы вспоминает истории из своей жизни, начиная с конца 19 века. В ней переплелись воспоминания её юности, жар революции и стужа сталинских лагерей. Я играл одного из так называемой «святой троицы» сантехников.
Эта троица трансформировалась, (по крайней мере в моём воображении, полностью расформированном и отправленном в «свободный полёт» Васильевым) то в знаменитую Булгаковскую, то в Чеховские «Три сестры» и на фоне всего этого, мы пытались чинить бойлер, который символизировал «Челенджер». Его чинили, а я, подвешенный, кружил вокруг него и воплощал Шагаловского «летающего музыканта», облаченного в синюю майку, брюки из псевдо бархата, в красные клоунские ботинки и очки. Премьерный спектакль был показан 24 февраля 1987 года, так что вполне понятно, почему была выбрана Рига.
Я у Миши пробыл дней десять. Он познакомил меня со своим другом, шотландцем, священником Крейгом у которого снимал квартиру. Крейг оказался добрейшим человеком, жильё которого было постоянно заполнено детьми, которых он опекал. У него нашлась пара великов, один из которых он выделил мне и через пару дней после моего прибытия, мы с ним отправились в небольшое велосипедное путешествие, решив доехать до Окленда.
По пути мы посетили музей Уорхола, расположенный в цехах бывшей матрасной фабрики, а на протяжении всей дороги с гигантских плакатов нас соблазнял и призывал обмакнуть хрустящий картофель в горящую, ярко-красную лаву, кетчуп фирмы «Хайнс», ещё одно Американское чудо, завоевавшее весь мир и рожденное в этих краях. У Миши была кухня, комната и ещё одна маленькая проходная комнатка, кажется без окон, в которой он спал. (я тут же вспомнил проходную комнату без окон, в его незабвенной квартире, в которой мы пили чай).
Старый компьютер, небольшой музыкальный центр и множество пластинок, которые он слушал постоянно. Он переписал на кассету и подарил мне редкие записи Стробс. Попросил найти своего приятеля, музыканта по имени Род, старого тусовщика, музыцировавшего, когда то с «Линард Скинард» и пресекавшегося на джемах с Дженис, ныне проживающего, где то в Лондоне. Гога открыл сумку и извлёк конверт. В нём оказалась пара фотографий. На одной из них был сфотографирован дом на возвышении, от которого вниз тянулось асфальтное шоссе, прямой линией делящее город пополам. Это и был дом Миши. А на второй…
У меня сжалось сердце от непропорциональности увиденного. От прежних внушительных габаритов Миши не осталось и следа, казалось, что к детскому телу, приставили взрослую голову. Он сидел на скамейке, рядом с домом и глядел… прямо в мои глаза, глядел, через все эти годы и расстояния. И постепенно, всё исчезло, остались только его глаза, и в них ПАМЯТЬ.
Перед самым его уходом, Миша заказал у Борьки множество музыки. Ранние «Дженесис» и «Йес», «Джентл Джайнт» и многое другое. Это и было возвращение. Святое возвращение «блудного» любимого сына. Вот также умирал король, Элвис Пресли. Его нашли сидящим в кресле в своём доме, а рядом на столике лежала открытая книга Керуака «В дороге». Душе необходим был камертон. Тот точный тон, который воскрешал те незабвенные, чистые, полные светлой радости времена, когда он был счастливым.
2011 год.
